Воспоминания Александра Шишкина (1979-Д)

Воспоминания Александра Шишкина (1979Д)

 

Маленькое предисловие.

 

За написание своих воспоминаний об интернате я взялся в 2013 году, когда на сайте, посвящённом 50-летию ФМШ, обнаружил несколько фотографий учеников на фоне многогранников. Нынешняя (третья) редакция мемуаров — наверняка последняя. Тем более, что память со временем продолжает ухудшаться. Впрочем, у многих товарищей, как я обнаружил, воспоминаний из юности и молодости осталось ещё меньше.

Случается и так, что у некоторых воспоминания по одним и тем же событиям существенно отличаются от моих. Дошло даже до неприятного курьёза. Один из участников нашей школьной театральной студии попросил меня вспомнить подробности некоторых событий, связанных с нами обоими. Я помнил далеко не всё, но то, что помнил, честно ему написал. В результате он на меня смертельно обиделся, поскольку те же события помнил по-другому. Разругались вдрызг. Видимо, к подобным просьбам, пусть даже от (бывших) товарищей, следует относиться настороженно.

 

Упомяну о более приятном: 7 декабря 2019-го, юбилейная встреча выпуска1979 года. Собралось порядка 40 человек. Что ж, кого-то из нашего выпуска уже нет в живых, кто-то живёт слишком далеко, а кто-то просто не испытывает потребности в таких встречах.

К стыду своему признаю, что многих я просто не узнал/не вспомнил. Впрочем, за прошедшие 40 лет некоторые, действительно, стали трудноузнаваемыми. Тем не менее, отчасти благодаря этой встрече мне удалось немножко уточнить/дополнить «первую редакцию» воспоминаний.

Кроме того, 5 декабря 2020 года состоялась видеовстреча участников упомянутой театральной студии. Эта встреча, а также некоторые последующие события позволили мне внести уточнения конкретно во 2-ю часть мемуаров («Культурная жизнь»). А в июне 2022-го всплыли мои архивные записи из времён юности, про которые (записи) я уже давно забыл. Но которые позволили внести кое-какие уточнения и дополнения ко 2-ой редакции.

 

 

Часть 1. Многогранники и Батуми.

 

Когда я был девятиклассником, иначе говоря, «новичком», на матпрактикуме было выдано малость необычное задание: изготовление многогранников. (Почему-то мне казалось, что многогранниками озадачили только наш класс, но позже выяснил, что нет, ребята из параллельных классов тоже этим занимались.)

Была задействована книга М.Веннинджера «Модели многогранников», в которой описывалось 119 различных моделей, начиная с пяти платоновых тел. Лично мне достался номер 28 — третья звёздчатая форма икосаэдра.

Кто-то из моих одноклассников оперативно справился с заданием, кто-то не слишком торопился… Откуда-то взялась легенда о том, что в интернате ещё задолго до нас уже была изготовлена полная коллекция моделей многогранников (по Веннинджеру), но потом, дескать, наименее сознательные личности начали играть этими моделями в футбол, и коллекция на этом закончилась.

Лично я откровенно затянул процесс изготовления. Нет, я взялся, и даже почти сделал. Правда, взял для этого далеко не лучшую бумагу. Мне оставалось аккуратно заклеить последнюю «чашу», состоящую из пяти треугольных деталей (всего таких «чаш» было двенадцать), и потом раскрасить грани. Но этому не суждено было случиться. Однажды, вернувшись из душа, я обнаружил, что мой многогранник уже заклеен. Что за шутки?! При этом чувствовалось, что внутри что-то есть. Сопоставил это событие с тем, что в душе у меня почему-то вдруг пропали, пардон, мои грязные трусы, и в голову полезли очень нехорошие мысли… Я вскрыл многогранник — да, подозрения подтвердились! Как хорошо, что я только намного позже узнал, чьих рук это дело! Ведь если бы узнал сразу — прибил бы сгоряча этого обормота.

Однако, нет худа без добра. Я пришёл к выводу, что сделать надо более солидно и качественно. Изготовил многогранник из более плотной бумаги, а грани обклеил цветным картоном. Получилось не так, чтобы уж идеально, но вполне прилично.

Боря Шавловский сделал многогранник, весьма отличающийся от веннинджеровского, но модель получилась довольно-таки симпатичной, и задание ему зачли. Более того, этот многогранник был реквизирован в пользу школьного кукольного театра. (Но кукольный театр — уже совсем другая история.)

Ближе к концу лета что-то такое на меня нашло, и я взялся за другие модели. Продолжил заниматься этим осенью. Наделал в общей сложности 16 штук. Изготавливал из плотной бумаги и раскрашивал гуашью. Даже сдуру попытался переплюнуть Веннинджера — сделать какой-нибудь однородный многогранник, не упоминаемый в книге. И сделал, но этот многогранник был справедливо раскритикован учителями. (Помнится, А.Н. Земляков выдал фразу: «Да это не многогранник, а фигня какая-то!»  И был совершенно прав.) Так что самым крутым (по крайней мере, по названию) у меня был псевдоромбокубооктаэдр — у Веннинджера он упоминается, но в число тех 119 многогранников не входит. Были ещё два курносых куба (каждый из них являлся зеркальным отражением другого) и прочее, прочее, прочее.

Учителя, однако, слегка заинтересовались моей коллекцией, и в результате решено было отправить меня в Батуми на X Всесоюзный праздник юных математиков. Уж не помню, кто первым произнёс это словосочетание: «показательный доклад». Пришлось готовить доклад и репетировать выступление.

В своих архивных записях обнаружил строчку про спецкурс «Многогранники» (преподаватель — Малышев). Наверное, я посещал и этот спецкурс тоже, но… из своей памяти смог извлечь только то, что с каким-то преподавателем обсуждал нюансы определения однородного многогранника.

Так уж получилось, что в команду вошли только юноши. В том числе единственный девятиклассник — Женя Антонов. (Как пошутил кто-то из учителей — «На развод».)

Помимо научной части, предусматривалась ещё и культурная часть. Например, нужно было подготовить номер для Вечера Дружбы. Руководство в свои руки взяла Анастасия Ивановна Строгова, женщина, которую я упомяну ещё не один раз. Она на пару с Валерием Фёдоровичем Пахомовым вела алгебру в нашем классе, руководила школьным кукольным театром и, кроме того, была парторгом школы. (Гораздо позже, уже после её смерти в 2019 году, я узнал, что она была ещё и поэтессой. Вот соответствующая ссылка: http://getmedia.msu.ru/newspaper/creators_vector/book/univers/a_strog.htm ) Так вот, Анастасия Ивановна организовала сценку как бы из «Тысячи и одной ночи». Был царь Шахрияр (мой одноклассник Витя Курьян), была Шехерезада (мой одноклассник Гена Домников), были три танцовщицы (мой одноклассник Дима Моторов, кто-то ещё и за компанию автор этих строк). Ну, разумеется, сюжет каким-то образом сводился к математике. Шехеразада втолковывала что-то такое околонаучное Шахрияру… Но само по себе это вряд ли могло вызвать ажиотаж в зале. И сценка была спланирована следующим образом.

Шахрияр сидит перед шахматной доской, решает задачу. Начинает играть музыка, и на сцену «вплывают» три танцовщицы, в шароварах, в паранджах, с голыми животами… (Позже я узнал, что паранджа — это не только то, что закрывает мусульманке часть лица, но ещё и соответствующая одежда. Но тогда под паранджой мы подразумевали всего лишь «намордники».)  Начинается плавный танец в восточном стиле. Проходит какое-то время, и музыка резко меняется. Уже никакого восточного стиля, танцовщицы начинают под эту «модерновую» музыку буквально прыгать и скакать. Далее по сцене проносится: «Шехерезада!»; танцовщицы, кланяясь, убегают, а Шехерезада заходит и начинает грузить царя научными новостями. А после этих научных новостей заглядывает одна из танцовщиц и произносит: «Наступило утро, и Шехерезада прекратила дозволенные речи!»  Конец.

Кроме того, мы подготовили приветствие для КВНа, а я ещё подготовил парочку простеньких математических фокусов.

И вот уже аэропорт. Самолёт «Ил-18» ждёт нас на лётном поле. Свои многогранники я не собирался сдавать в багаж, взял их с собой в салон. Они были в двух коробках из-под обуви. Дама, проверявшая ручную кладь, заинтересовалась этими коробками: «А что у вас там?» Сопровождавший нас Евгений Борисович Фёдоров шепнул мне: «Скажи, что ботинки!» Но я как-то так не умел врать и ответил прямо: «Многогранники».  Дамочка явно опешила, но потом решила всё-таки выяснить, что это за звери такие. Не развязывая коробки, аккуратно заглянула в них и, похоже, удовлетворилась увиденным. По крайней мере, вопросов больше не задавала.

В Батуми оказалось, что мы прилетели немножко раньше, чем следовало. В интернате, куда обычно поселяли участников праздника, ученики ещё не разъехались по домам, так что первую ночь мы провели в гостинице. Там, кстати, при регистрации малость переделали наши фамилии, получилось: Моторови, Федорови, Шишкини… Но мы не стали сильно обижаться на такое переиначивание.

Похоже, главной организаторшей (а, может, и вдохновительницей) этих праздников была Медея Илларионовна Жгенти, учительница одной из батумских школ. После ночёвки в гостинице она поселила нас в интернате и время от времени интересовалась нашим бытом.

Основное мероприятие праздника — научная конференция. Хотя праздник формально математический, доклады были не только по математике. Например, Витя Курьян демонстрировал два маятника, подвешенных к одной горизонтальной нити, и что-то рассказывал про их поведение.

Вообще-то и разброс уровней был весьма заметным. Вот выступил школьник-кавказец на своём, надо полагать, родном языке, а переводчик озвучивал его доклад уже на русском. Озвучивалась… какая-то глава из школьного учебника. Что ж, и к такому явлению следовало относиться с пониманием. Но в основном, конечно, уровень докладов был намного более солидным. И ещё более солидным был уровень жюри во главе с академиком Болтянским.

Впрочем, никак не могу похвастаться уровнем своего доклада. Да, это и был в большей степени «показательный доклад». Хотя какую-то теорию я, помнится, тоже привёл. И ещё процитировал Кеплера. Это звучало из моих уст примерно так: «Как сказал Кеплер, отец всех многогранников — куб, а их мать — октаэдр.» Через три с половиной десятка лет на юбилее нашего интерната мне довелось (наверное, впервые после выпуска) встретиться с моим тогдашним учителем геометрии Владимиром Натановичем Дубровским. Вспомнили, конечно, и многогранники. Дубровский признался, что каждый год упоминает обо мне своим очередным ученикам, но каким образом!.. Примерно такой фразой: «Кеплер сказал, что отец всех многогранников — куб, а Шишкин сказал, что мать их — сфера.»  «Владимир Натанович! — возмутился я, — я такого не говорил! Я цитировал Кеплера, но упоминал куб и ОКТАЭДР!»  Но Дубровский заявил, что в Батуми я высказался именно про «мать их — сферу». Никакими аудиозаписями своего выступления не располагаю, поэтому доказать ничего не могу. А вдруг и в самом деле таким вот странным образом оговорился? Короче, влип в историю!

Однако, вернёмся к празднику. Помимо тех интернатовцев, которых я уже упомянул, были Олег Богославский, Миша Берёзка, Саша Андреев, Володя Забелин. Каждый, разумеется, со своим докладом.

Кроме докладов и официальных мероприятий праздника, были и другие мероприятия. Курьян вспомнил, в частности, про военный парад и Ботанический сад. Я не помнил про парад, смутно помнил про Ботанический сад, но хорошо помнил про кофейню (которую совсем не помнил Курьян), где нас угощали кофе по-турецки. Оба помним, как в уже прохладном Чёрном море искупаться решили только рижане. И, кстати, смутно в глубинах его памяти всплыла сфера в моём выступлении на конференции… (Неужели всё-таки прав Дубровский?!)

С помощью архивных записей я вспомнил ещё про экскурсии в краеведческий музей и в дельфинарий.

Но я опять отвлёкся. Чуть ли не второе по важности мероприятие праздника — КВН. Как полагается, сначала приветствие. Ну, приветствие у нас получилось явно не самым худшим и не самым лучшим — так, на среднем уровне. Дальше надо было выполнять одиночные задания, и вот когда на очередное задание пришлось пойти мне, ребята сдуру решили выбрать меня капитаном команды. Как говорится, «без меня меня женили». Я, вернувшись, повозмущался, — действительно, у меня не было и до сих пор нет призвания к лидерству, но было уже поздно. Бой продолжался. Задания предлагались и чисто математические, и на логику, и немножко, я бы сказал, художественные. Например: предложить две дополнительные цифры на случай перехода на двенадцатеричную систему счисления, а заодно показать, как эти цифры будут изображаться на почтовом индексе. Было даже и поэтическое задание: буквально за пару-тройку минут сочинить стихотворение, содержащее в себе определение полосы. (На всякий случай было процитировано определение полосы из учебника.) И как раз на это поэтическое задание попал я! При том, что никаких стихов не сочинял, да и вообще по литературе перебивался с двойки на тройку. Пришлось совершать трудовой подвиг, насилуя свой разум. Получилось единственное четверостишье:

«Пересеклись две полуплоскости,

Что же получится при этом?

Сказать тут надо поэтически,

Хотя и не был я поэтом.»

За такое вот извращение мне поставили один балл из трёх возможных. Впрочем, помнится, по одному баллу получили и те, у кого получилось ещё скромнее, чем у меня. А у некоторых участников вышло довольно-таки неплохо, и они вполне заслуженно получили по два-три балла.

В одном из заданий отличился Дима Моторов. Логика, однако! Нужно было доказать утверждение «Нет ничего лучше плохой погоды».  Это задание было предложено для коллективного решения. И у Димы довольно быстро появилась неплохая идея. Он выдал доказательство, основанное на игре слов. Тезис первый: «ЧТО-ТО — лучше, чем ничего!»  Далее: «Плохая погода — это уже что-то. Значит, она лучше, чем ничего. Значит, нет такого НИЧЕГО, которое лучше плохой погоды. Короче: Нет НИЧЕГО лучше плохой погоды!» Сам же он постеснялся выходить на сцену, и его доказательство озвучивал кто-то другой.

Кстати, в какой-то другой команде выдали весьма коварное доказательство. Кучу утверждений обозначили буквами A, B, C, D, E…  и начали оперировать алгеброй логики, то и дело обращаясь к жюри с риторическим вопросом «Правильно?»  В нашей команде только Дима продолжал внимательно следить за ходом этих логических рассуждений и потом прокомментировал так: «Утомлённое жюри уже машинально соглашалось со всеми утверждениями и согласилось даже с тем, что А эквивалентно НЕ А. После этого доказательство было благополучно завершено.»  Т.е. фактически взяли жюри измором.

Но вот пришло время конкурса капитанов. Наша команда по набранным очкам была уже весьма далека от передовиков. Я выкладывался как мог, но наше положение особо не улучшалось.

Кульминационный момент — игра. Вот условие этой игры. Имеется кучка из N камней. Играют двое. Первый игрок своим первым ходом может взять любое количество камней от 1 до N-1 включительно. Каждым следующим ходом можно брать не меньше одного камня, но не больше удвоенного числа камней, которое перед этим взял соперник. Выигрывает тот, кто возьмёт последний камень.

Ну, например, было 9 камней. Первый игрок взял 2 камня, осталось 7. Второй может взять от 1 до 4 камней. Допустим, он берёт 3. Тогда первый просто берёт оставшиеся четыре и выигрывает.

Разумеется, перед нами не клали кучки реальных камней. Кто-то из жюри писал на доске начальное количество камней в куче, а участник писал, сколько камней остаётся в куче после его хода.

Алгоритм этой игры довольно-таки несложен, основывается на числах Фибоначчи. Т.е. при грамотной игре проигрывает тот, кому достаётся число камней, равное одному из чисел Фибоначчи. Но это я понял значительно позже. А на тот момент, похоже, этого не понял ни один капитан, и все играли на интуиции. Я, кстати, до сих пор не понимаю, то ли интуиция меня тогда выручила, то ли просто сыграла свою роль Её Величество теория вероятностей, но я трижды оказался победителем. Да и было-то всего три тура, поскольку капитанов было восемь, а игра шла на выбывание проигравших. В результате наша команда оказалась в числе лидеров. К сожалению, я был уже совсем выдохшийся, и в конце меня не хватило даже на решение простенького числового ребуса. Самое обидное, что такие ребусы мне были хорошо знакомы. Но — увы!.. Однако, третье место было тоже почётным, и ко мне даже отнеслись с уважением. Как будто бы я оперативно разгадал алгоритм той самой игры!

Кстати, первое место на КВНе досталось рижанам, а второе — московской школе № 57.

Ещё одно мероприятие — что-то типа математического утренника. Я там выступил со своими фокусами. Первый был откровенно простой. Устное извлечение кубических корней из натуральных чисел до миллиона включительно. (Существенное уточнение: число, из которого извлекался кубический корень, должно было являться кубом натурального числа. В противном случае у меня бы почти ничего не вышло.) Второй фокус был более интересен. Кто-нибудь из приглашённых на сцену должен был выбрать одно из двух предложенных чисел и мысленно его произносить, а я смотрел в глаза этому человеку и угадывал, какое же из двух чисел он выбрал. Идея заключалась в том, что одно число было совсем короткое, а другое — длинное, и если человек мысленно произносил длинное число, это можно было отследить по невольным движениям его глаз. Задним числом я понимаю, что вполне мог тогда и ошибиться… однако повезло — не промахнулся. На зрителей этот фокус, похоже, произвёл впечатление, и они обозвали моё выступление «сеансом телепатии», что совершенно не соответствовало действительности.

И, наконец, Вечер Дружбы. Наше выступление. Вроде все прекрасно знали, что в нашей команде нет ни одной девушки, и тут вдруг — мини-гарем. Зрители за столиками начали потихоньку сползать со стульев от смеха.

Однако, надо же было такому случиться! Наш ответственный за техническую часть (попросту за магнитофон) малость напутал, и плавная восточная музыка началась не с самого начала. Мы же старательно репетировали движения — и чувствуем, что что-то не так. И «модерновая» музыка, понятно, началась раньше. Как-то мы всё-таки переориентировались… Зрители, наверное, и не поняли, что произошёл сбой, но мы были немножко злые. Что же касается диалога Шахрияра и Шехерезады — как и предполагалось, на зрителей это произвело гораздо меньшее впечатление.

Наконец, наступило закрытие праздника. Были вручены дипломы и призы, всех поздравили и поблагодарили… Лично мне пообещали попозже выслать два спецприза — за «показательный доклад» и за пресловутый «сеанс телепатии». Правда, эти спецпризы так и остались в виде обещания. Видно, не судьба была мне их получить.

 

Упомяну за компанию ещё нюанс, почти не имеющий отношения к математике, но имеющий отношение к Батуми и, надо полагать, к Аджарии в целом. Мандарины! Их выращивают там в больших количествах. Хотя, конечно, не только их, но и немало других фруктов, например хурму. Но мандарины, похоже, на первом месте. (Сейчас в России гораздо более известны абхазские мандарины, но аджарские, по-моему, ничуть не хуже.) Так вот, их нельзя было отправлять по почте, а вывозить за пределы Аджарии можно было только в очень ограниченном количестве. Если не ошибаюсь, в пределах 2 кг на человека. Хотя, конечно, многие старались брать несколько больше, и проверяющие (например, в аэропорту) вроде не особо зверствовали на этот счёт.

Видимо, существовала государственная (или какая-то ещё) монополия на вывоз мандаринов и их последующую реализацию.

А мы, казалось бы, какое отношение имели к этим цитрусовым? Немножко имели. Кстати, вокруг интерната, где мы обитали, был мандариновый сад. Ну, может, не совсем уж вокруг, но был. Правда, при этих мандаринах был сторож. И открыто красть фрукты было вроде как-то стрёмно.

Какой-то грузинский (или аджарский?) паренёк завёл со мной знакомство… уж чем я ему показался интересен — вряд ли многогранниками или «сеансом телепатии»! — но он иногда приходил, мы немножко болтали, а за день до отъезда принёс мне чуть ли не десяток килограммов мандаринов. Как он выразился, подарок от друга! Я посчитал, что отказаться было бы просто невежливо.

Евгений Борисович Фёдоров поступил проще. Он поговорил с вышеупомянутым сторожем, и тот принёс ему тоже 10 кг мандаринов. Разве что не бесплатно, а за 10 рублей. Потом Фёдоров просил кого-то из нас взять часть его покупки, чтобы не возникло проблем при выезде. (Помню, что кто-то из нашей команды уезжал поездом, а кто-то, в том числе мы с Димой Моторовым, опять-таки воспользовались самолётом.) Лично я помочь Евгению Борисовичу не мог, мне самому пришлось просить Диму, чтобы он часть моих мандаринов положил к себе в багаж.

И забавная ситуация, из-за которой меня потом долго подкалывали. Как-то я решил прогуляться вокруг того самого интерната, и буквально у себя под ногами обнаружил кучку из нескольких мандаринов. Ну, не пропадать же добру! Принёс их в нашу комнату, угостил ребят, а на естественный вопрос, откуда эти мандарины, начал отвечать не совсем удачно, излишне математически: «Пошёл вокруг интерната… по некоторому радиусу… наткнулся на кучку мандаринов…»  После чего появилась шутка: «Пойти ВОКРУГ ПО РАДИУСУ!»

 

После возвращения в Москву мы воспользовались предоставленным разрешением на несколько дней съездить домой. (Уже начиналась вторая четверть, но для «батумцев» было принято делать исключение.) Так что немножко мы всё-таки отдохнули.

Потом был выпуск школьной радиогазеты, посвящённый прошедшему празднику, а потом…

потом кому-то из учителей пришла в голову мысль продолжить изготовление многогранников. Далее учителя пришли к такому мнению: 1) задействовать для этого ВСЕХ ДЕВЯТИКЛАССНИКОВ; 2) постараться по возможности изготовить ВСЕ многогранники, описанные Веннинджером, или хотя бы как можно большее их количество; 3) предварительно поручить мне прочитать для намеченных жертв лекцию по изготовлению многогранников.

Отказываться было как-то несолидно, и я подготовил 45-минутную лекцию. Мне были предоставлены в помощь ассистентка и эпидиаскоп. (Фотографии из книги Веннинджера проецировались на экран.) Помню, что лекция у меня прошла не вполне удачно, но и не так, чтобы отвратительно.

Кроме того, надо было распределить «живую силу» по фронтам. Понятно, что некоторые модели можно сделать очень быстро (особенно куб, тетраэдр, октаэдр), а некоторые требуют очень больших усилий. Взять, например, модель № 88 — большой икосоикосододекаэдр — общее число частей поверхности этого многогранника достигает 1232!  Кстати, для его изготовления требуется более 76 РАЗЛИЧНЫХ ВИДОВ заготовок!

Вместе с Анастасией Ивановной Строговой я расписал рекомендации по количеству учеников на каждую модель. Кроме того, выдал предложение предельно жёстко заинтересовать девятиклассников в этой непростой работе: за безукоризненное изготовление многогранника ставить две пятёрки, за невыполнение — два кола.

И работа закипела. Появлялись на свет новые и новые модели. С сожалением должен признать, что я оказался отнюдь не на высоте в качестве консультанта. А девятиклассники, бывало, обращались ко мне с возникающими проблемами. Проблемы были связаны, конечно, не с тем, каким воспользоваться клеем или какие лучше задействовать ножницы, а с тем, как рассчитать размеры и углы в заготовках. Увы, не всегда мне удавалось дать подсказку. Кроме того, фотографии в книге Веннинджера не отличаются хорошим качеством (при том, что все они — чёрно-белые), и порой приходилось домысливать некоторые нюансы.

(Признаюсь: задним числом я всё-таки осознал, что многие модели определённо не следовало предлагать для изготовления школьникам. Поскольку там, что называется, чёрт ногу сломит, — настолько сложно разобраться с заготовками!)

 

Так или иначе, процесс изготовления продолжался. Как-то мне встретился Женя Антонов с компанией, надо полагать, своих одноклассников. Показав в мою сторону пальцем, он произнёс: «У-ууу! Виновник всех наших несчастий!»

Однажды Анастасия Ивановна показала мне модель, восхитившую нас обоих. Это была шестнадцатая звёздчатая форма икосододекаэдра, № 63. Многогранник этот состоит из 12 объёмных пятиугольных звёзд, соединённых друг с дружкой только в точках — концах лучей. Так вот, модель была изготовлена из металла. По правилам, конечно, грани должны быть раскрашены определённым образом. Никакого раскрашивания не было, просто металлическая поверхность, но мы решили, что так оно, пожалуй, и лучше. И сами звёзды были изготовлены весьма аккуратно, и концы звёзд были соединены очень-очень аккуратно. Уж сваркой тут воспользовались или паяльником — но чувствовался профессионализм. И понятно было, что наверняка не сам ученик это сделал, а его отец или кто-то ещё, но так красиво выглядела эта модель, что мы дружно решили: да, за такое надо ставить две пятёрки.

 

К сожалению, совсем не помню, чем тогда завершилась эта эпопея: сделаны ли были все 119 моделей (что весьма сомнительно) или была изготовлена гораздо более скромная часть. Но 3 года спустя я узнал, что дело многогранников было продолжено, и весьма интересным образом. Продолжил его Миша Гринчук, выпускник 1981 года. (Кстати, я потом наткнулся на упоминания про него у Веры Сергеевны Лагутенко.) Но он поступил намного круче. Он поставил перед собой задачу выяснить, перечислил Веннинджер ВСЕ однородные многогранники или, может, существуют ещё какие-то, не открытые ранее.

У меня была маленькая встреча с Гринчуком в 1982 году. Я, конечно, полюбопытствовал насчёт его изысканий, и он рассказал, что написал программу для выяснения этого вопроса, программа выдала некие результаты… но для интерпретации этих результатов понадобилась ещё одна программа. Опять-таки уже не помню, то ли он на тот момент сделал эту программу и получил результат (что других однородных многогранников, помимо описанных у Веннинджера, не существует), то ли только дорабатывал её.

 

Это, пожалуй, всё, что я помню о создании в интернате коллекции многогранников. Ну, а свою личную коллекцию из 16 моделей, которая 1978 года рождения, до сих пор бережно храню. Иногда показываю своим ученикам. Предлагаю, например, найти отличия между двумя курносыми кубами (как я уже упомянул выше, каждый из них является зеркальным отражением другого, но не все это замечают) или посчитать число граней тетрагемигексаэдра (насчитывают обычно 16 вместо 7).

Желающие могут посмотреть здесь: http://ok.ru/profile/261463471236/album/666879563140

 

Часть 2. Культурная жизнь.

Как говорится, не математикой единой жив человек. Была даже шутка насчёт альтернативной расшифровки аббревиатуры ФМШ — футбольно-музыкальная школа. Да, были и всякие спортивные секции, и независимо от этих секций футбол (помню, однажды мои одноклассники не захотели прекратить игру под проливным дождём (!)), и всякие упражнения на турниках, и походы, и шахматные турниры, и даже военные сборы (по части НВП).

Но я всё-таки оставлю в стороне спортивно-физкультурную тему. Итак, культурная жизнь.

Условно её можно разделить на: 1) собственную художественную самодеятельность, 2) выступления на сцене интерната приглашённых известных личностей, 3) наши выезды на концерты, спектакли…

Вспоминаю то, что было по 3-му пункту. Был концерт в Кремлёвском Дворце съездов, была опера «Так поступают все женщины» в Большом театре. Были спектакль «Чёрт» в театре им. Станиславского, спектакли «Римская идиллия» и «Много шума из ничего» в Учебном театре при ГИТИСе им. Луначарского, были посещения Третьяковской галереи, Оружейной палаты, Пушкинского музея и музея Революции, биологического музея, Панорамы Бородинской битвы, кинотеатров (например, фильмы «Мой ласковый и нежный зверь» и «Неоконченная пьеса для механического пианино» в кинотеатре «Художественный»), и много чего другого. Как правило, ездили классом или большей частью класса, и возила/водила нас обычно Раиса Александровна Токарева, наша классная руководительница.

У меня отложилось в памяти другое мероприятие — посещение образцовского кукольного театра. (Тогда он назывался «под руководством С.В. Образцова», а теперь — «имени С.В. Образцова».) Организовала это посещение Анастасия Ивановна Строгова, которая руководила школьным кукольным театром. Организовала как раз-таки для школьных «кукольников». Ей удалось договориться с администрацией театра Образцова, и для нас провели экскурсию-лекцию, так что мы посмотрели на уровень мастеров.

А ещё в том же театре посмотрели спектакль «И-го-го». На меня он произвёл впечатление в первую очередь даже не уровнем постановки (уровень, конечно, был солидный), а… я бы сказал, политической смелостью. Некоторые моменты этого спектакля я воспринял как откровенное пародирование Брежнева! Причём пародирование буквально одним словом: «Товарищи!» Легко узнаваемая дикция генсека! До сих пор не понимаю, как цензура в те времена могла это пропустить. При том, что, помнится, фразу произносил Дьявол!

 

Весьма условно можно отнести к 3-му пункту выезд в Московский планетарий, где проходило заседание ВАГО (Всесоюзного астрономо-геодезического общества), на котором торжественно объявлялось о присвоении имён очередной группе астероидов. В частности, один из открытых астероидов получил имя «Надежда». Свидетельство об этом было вручено присутствовавшей в зале Александре Пахмутовой. Кроме неё, присутствовали Леонов и Аксёнов (космонавты), Космодемьянская (мать Зои и Шуры)… и вообще родственники тех людей, имена которых присваивались астероидам.

 

Однако перейду ко 2-му пункту — выступления гостей.

Выступлений было немало.

Сергей Никитин, в частности, уделил внимание ежам, спев про резинового ёжика.

Юрий Визбор (которого, помнится, Вера Сергеевна Лагутенко представила как своего однокашника) не только пел, но и рассказывал байки. Например, поделился весьма забавными подробностями съёмок фильма «Красная палатка». Кстати, он ещё выдал такую фразу, что его, дескать, приглашали только на роли интеллигентных личностей. Тут же из зала прозвучала язвительная реплика: «Например, Бормана?!»  «Например, Бормана» — не моргнув глазом, ответил Визбор. А перед исполнением своей знаменитой песни «Милая моя» поставил условие — чтобы зал непременно подпевал. Условие, конечно, было выполнено.

(Много позже фраза про Бормана вспомнилась мне в другой ситуации. Я работал тогда учителем в школе. А мой товарищ в своём письме немножко поёрничал по этому поводу: «Ну, ничего, Визбор тоже с простых учителей начинал, а дошёл до высших чинов Рейха!»)

Из концерта Александра Суханова у меня отложилась в памяти лишь его знаменитая «Зелёная карета».

Ещё отложилось выступление Евгения Моргунова с какой-то его коллегой. Они вдохновенно читали со сцены «Алые паруса». Я спрашивал потом у своих одноклассников — не помнят они такое выступление. Уже сильно засомневавшись, набрал в поисковике «Евгений Моргунов Алые паруса» и обнаружил, что Моргунов, оказывается, снимался в этом фильме. А ещё позже, посмотрев свои откопавшиеся записи, которые теперь уже можно назвать архивными, обнаружил: 24.02.78, «Алые паруса», Евгений Моргунов и Ирина Романова. Правда, по написанию последней фамилии видно, что я не был уверен в её правильности. И в интернете такую артистку (подходящего года рождения) не нашёл.

Артист Попов читал «До третьих петухов» Шукшина. Другой исполнитель (Савич) читал со сцены «Не стреляйте в белых лебедей!» Бориса Васильева. Артист Кутепов выдал композицию «Браки свершаются на небесах» по произведениям Л. Толстого.

Были выступления агитбригад. Я немножко запомнил выступление агитбригады географического факультета. Они, в частности, изображали средневековых студентов. И показывали, с каким упорством эти студенты занимались попрошайничеством. Упорно демонстрировали это публике в актовом зале до тех пор, пока кто-то не подал им на пропитание. После этого уже перешли к другим номерам.

 

Наконец, художественная самодеятельность интернатовцев. Было — ну, очень много чего.

Например, в интернате было немало гитаристов. (Вспоминаю объявление одного из номеров концерта: «А сейчас перед вами выступит кудесник гитары Сергей Кучеров!!!»)  Кто-то играл на рояле, который стоял в актовом зале. Кто-то выступал с прозой. (Лично я выступал с какими-нибудь шуточными сценками.) Кто-то читал стихи. Мой одноклассник Игорь Чекмарёв оказался в этом плане самым крутым — он прочитал со сцены поэму Маяковского «Флейта-позвоночник» — целиком и без единой запинки. Временами ставились сценки из каких-нибудь пьес. Например, из того же Маяковского или из Л. Толстого.

Бывало и что-нибудь откровенно дурацкое. В новогоднюю ночь (встречали 1978-й год) я в спортзале показал псевдоэквилибристический номер со стульями. Один стол ставился на другой, сверху два стула, и на них ещё три стула в высоту. Я тогда залез на самый верхний стул, сел на него и попытался выдать некую юмористическую сценку. Помню ещё устремлённый на меня задумчивый взгляд директора… А стоящие внизу почти ничего и не слышали из-за сильного музыкального фона. Ведущий в это время кричал в микрофон: «Кажется, он просит, чтобы ему кинули ещё один стул! Не бросайте! Вы можете промахнуться!» Да, воистину дурацкое выступление!

 

А вот кукольный театр — это гораздо интереснее. Я уже упоминал про Анастасию Ивановну Строгову — именно она была вдохновителем и руководителем. Вот список участников: мои одноклассники Вадик Перетрухин, Гена Домников, Ира Горелова, Таня Селюнина, Серёжа Куропаткин; из параллельного класса «А»: Игорь Огородник, Гена Логванёв, Лена Бахтина и Люба Поварёхо. И вместе с ними — скромный автор этих строк.

В конце 2020-го узнал (но, каюсь, не вспомнил), что был ещё Лёша Чернов из «В» класса, который, как он сам написал, «состоял при осветительных приборах». И только в 2023-ем я узнал, что «при осветительных приборах» состоял ещё один «В»-шник — Миша Берёзка.

Один из наших спектаклей назывался «Да простит нас Андерсен!». Снежная Королева соблазнила Кая какой-то математической задачей, и в результате он оказался в её владениях. А Герда, как полагается, отправилась на его поиски. Далее начинались приключения, напоминающие те, что описаны Андерсеном, но со своими нюансами. Например, Ворон и его жена — выпускники ФМШ. На вопрос Герды о том, что такое эвольвента, Ворон (голосом Куропаткина) важно отвечает: «Эвольвентой к данной кривой называется такая кривая, по отношению к которой данная кривая является эволютой.»  Прибалдевшая от такой учёности Герда уже не решается спросить, что же такое эволюта. Заодно, кстати, каким-то образом всплывает многогранник, сделанный Борей Шавловским, который обзывают «девятой звёздчатой формой икосаэдра». Ну, а Кая, в конце концов, удаётся найти. Оказалось, что Снежная Королева поместила его в ФМШ! Кстати, и сама она буквально на несколько секунд показывается зрителям. Но уже не в виде куклы, а в виде Тани Селюниной — красы нашего класса и школы.

Хождения Герды по интернату слегка напоминают её хождения по королевскому замку в известном мультике. Разумеется, тоже со своими нюансами. Например, начинается какой-то кавардак (среди ночи!), после чего небольшая фигурка жалобным голосом (припоминаю, что это был мой голос) произносит: «Это «старики» готовятся к зачёту!» — и падает в обморок. Раздаётся комментарий Ворона: «Это дежурный учитель»… И что-то ещё из особенностей интернатовской жизни.

Я, грешным делом, слегка бурчал по поводу многогранника. Считая, что если он не является девятой звёздчатой формой икосаэдра, то и называть его так не следует. И вот однажды нас попросили показать этот спектакль для собравшихся в интернате завучей. Какое-то было мероприятие для школьных завучей (совещание, конференция?..) то ли районного, то ли более крупного масштаба… Ладно, мы показали этим завучам наш спектакль, вроде никаких огрехов не допустили, но… когда спектакль закончился, к зрителям вышла Анастасия Ивановна, держа в руках злополучный многогранник. И, упомянув конкретно меня, принесла им извинения в связи с тем, что их слегка ввели в заблуждение, поскольку данный многогранник в действительности не является девятой звёздчатой формой икосаэдра… Вот тогда я осознал, что мои бурчания были совершенно напрасными. Тем более, что собравшиеся в актовом зале завучи вряд ли отличили бы даже икосаэдр от додекаэдра. Им было совершенно наплевать, как именно обозвали тот многогранник. Они просто пришли посмотреть сказку. Или, выражусь по-другому, посмотреть на образец школьной художественной самодеятельности.

Второй спектакль был посвящён тяжёлой жизни двух привидений в нашем интернате. Вообще-то привидения у нас не водились, поэтому пришлось их придумать. Звали их Кровавая Мэри и Кефирный Джо. А почему жизнь у них была тяжёлая? Так нормальные привидения должны пугать людей, а эти сами тряслись от страха в результате всяческих выходок интернатовцев. После очередной выходки бедняга Джо даже начал заикаться со страшной силой, за что его переименовали в Дискретного Джо. Он был обижен этим, а Мэри его успокаивала: «Но ведь ДИСКРЕТНЫЙ Джо — это звучит гораздо солиднее!»

Мы решили в этом спектакле обыграть одно известное явление. А именно. Каждый интернатовец должен был до завтрака выбегать на зарядку. Перед выходом из вестибюля наружу он должен был в специальной тетради поставить палочку — дескать, вот, сегодня ещё один ученик такого-то класса вышел на зарядку. Потом школьное руководство анализировало, какой класс более дисциплинированный, какой — менее. Так вот, многие интернатовцы щедро ставили палочки, что называется, «за себя и за того парня».

В спектакле мы обыграли это диалогом двух классных руководительниц. Звучало примерно так:

— Ну, мои сегодня совсем обленились. На зарядку вышли только 18 человек. А вот твои — молодцы, — все 39, как один, на зарядку вышли!

— Да что ты говоришь?! Как 39?! Да у меня их всего только 30!

Этот маленький диалог мы записали на магнитофон, чтобы в нужный момент выдать зрителям, безо всяких кукол. И надо же было такому случиться, что Логванёв, который отвечал за магнитофон, допустил какую-то ошибку, — диалог не прозвучал. Мы тогда, конечно, были очень недовольны, однако ж кто из нас не ошибается?!

Наконец, ещё один спектакль был посвящён созданию ФМШ. Идею мы позаимствовали из «Божественной комедии» в театре С.В. Образцова. Но в нашей версии создавался не первый человек, а наш интернат. Роли Ангела, Плохого Ангела (иначе говоря, Демона) и Бога были не кукольные, а человеческие. (Куклы, само собой, тоже использовались.) Ангела играл Вадик Перетрухин, Демона — Игорь Огородник. Подходящего Бога у нас, как видно, не нашлось, — Анастасия Ивановна пригласила на эту роль своего бывшего ученика, который был уже студентом.

Обыгрывалось много чего, вплоть до ежей. Т.е. первая попытка создать ФМШонка была неудачной — вместо человека получился ёж. Звучала фраза: «Ой! Оно колючее!» Далее артист (это как раз был я) с шапочкой в виде ежа медленно поднимался во весь рост и под песенку Никитиных о резиновом ёжике важно уходил в здание ФМШ. И только со второй попытки удалось создать ФМШонка-человека.

Вспоминаю, как я один раз лопухнулся. Мы показывали этот спектакль в ДК МГУ. Я, вместо того, чтобы протянуть Богу ежовую шапочку, протянул куклу ФМШонка-человека. Бог машинально взял ФМШонка, бросил на меня сердитый взгляд (так и хочется сказать: гневно сверкнул очами!), вернул мне ФМШонка, и через секунду я дал ему ежовую шапочку. А дальше уже всё пошло по плану: «Ой! Оно колючее!» и т.д. Наверное, зрители не очень-то поняли, что был допущен ляп.

Про ещё один курьёз, связанный с этим же спектаклем в ДК МГУ, рассказал мне Лёша Чернов. (В моей памяти почему-то это совсем не отложилось.) Огородник-Демон должен был, согласно сценарию, немножко хулиганить. В какой-то момент он пнул что-то на сцене… Независимо от него Лёша, который стоял у горячущего прожектора, задумался: а что будет, если плюнуть на кожух прожектора: зашипит или нет? В каждом из нас порой просыпается дух экспериментаторства. И Лёша плюнул на кожух. Сразу раздался нехилый такой ба-бах! — взорвалась лампа прожектора. Казалось бы, отчего? — не на лампу же он плюнул, а всего лишь на кожух. Тем не менее получился такой эффект. И, напомню, как раз в тот момент, когда Демон что-то пнул на сцене. Ну, случаются изредка такие вот маловероятные совпадения. Игорь не сообразил, что надо как раз-таки обыграть этот момент… действительно, надо было быть не любителем, а крутым профессионалом, чтобы правильно среагировать на такой неожиданный бабах: дескать, вот на какие фокусы я способен!.. Огородник просто опешил, повернулся к залу и произнёс: «А что это было?»

 

Много лет спустя я попытался вспомнить, каким образом рождались сценарии наших кукольных спектаклей. Вспомнить не удалось. Остаётся лишь предположить, что их сочиняла (целиком или почти целиком) Анастасия Ивановна, а мы, участники, разве что вносили какие-нибудь мелкие корректировки.

Кстати, в конце 2020-го была попытка вспомнить названия этих спектаклей. Интересно, что по первому возникли разногласия — я помнил название «Да простит нас Андерсен!» (как уже написал выше), мои одноклассницы склоняются к названию «Снежная королева»… но названия второго и третьего вообще никто из нас не смог вспомнить! Позор.

Позже, с помощью уже упомянутых архивных записей, удалось выяснить название спектакля про привидения — «Во мраке ночи». Название третьего спектакля так и не откопалось.

И ещё я не помню, как создавались куклы для спектаклей. Однако удалось выйти на связь с дочерью Анастасии Ивановны, Полиной. То, что она мне написала, выдаю (с её разрешения) почти полностью. Там, в частности, и про изготовление кукол:

«Мама очень гордилась тем, что преподавала в ФМШ, и, конечно, одним из своих детищ — кукольным театром. В молодости она играла в школьном самодеятельном театре, и сохранила любовь к театру, помнила как много можно передать ученикам через совместную работу над спектаклями. Папа помогал ей делать декорации, и я прекрасно помню, как они делали головы огромных (как мне казалось) марионеток из папье-маше. Она и меня научила 🙂

(По-моему, это были привидения)

И конечно, очень хорошо помню многогранники и книжку с черно-белыми иллюстрациями тоже.»

 

Когда я был уже в 10-м классе, появился профессиональный режиссёр — Геннадий Гаврилович Кирьяненко — и в интернате родилась театральная студия.

Вообще-то была ещё одна театральная студия, которой руководила какая-то молодая дама. Был даже поставлен, и, на мой взгляд, довольно неплохо, спектакль «Питер Пэн». Это было в 1977/78 учебный год, т.е. когда я был девятиклассником.

Наша студия — во главе с Геннадием Гавриловичем — тоже внесла свою скромную лепту в историю интерната. Почему я употребил местоимение «наша» — да потому, что принял активное участие в её деятельности. И не жалею об этом.

Наш руководитель имел прозвище «Геныч». Как позже удалось уточнить, это было для обращения друзей, однако многие студийцы именно так и называли его за глаза. Лично я это прозвище не использовал, скорее уж называл его за глаза просто по фамилии, а здесь буду использовать инициалы.

Итак, ГГ отличался даже внешне — у него не было правой руки. (Здоровался он, соответственно, левой.) Но он был очень энергичный и импульсивный.

ГГ чуть ли не с самого начала решил выяснить, кому из нас недостаточно легко даётся общение с представителями противоположного пола. Таковые нашлись, в том числе и я. Для них (вернее сказать, для нас) были назначены шефы. Для меня и кого-то ещё шефиней была назначена девятиклассница Лариса Демешок, к которой, кстати, были неравнодушны многие интернатовцы. Лариса тогда как раз заболела, и мы приходили к ней в изолятор, просто болтали, но при этом как бы выполняли поставленную задачу — научиться непринуждённо общаться с девушками. Кончилось тем, что нас всех (включая Ларису) выгнали из изолятора. При том, что даже никакого намёка на «аморалку» и в помине не было.

ГГ учил нас азам театрального мастерства: обмороки, пощёчины (театральные и эстрадные) и пр., но далеко не только этому. Немало времени уделялось, например, литературе. Кстати, если ГГ читал нам какие-нибудь стихотворения или кусочки поэм, он совершенно не комплексовал по поводу изредка встречавшейся ненормативной лексики, выдавал как есть. Он и нас фактически учил не комплексовать. (Разумеется, не в том смысле, чтобы выражаться матом.)

И он выдавал немало интересных утверждений, которые мы, конечно, могли оспаривать. Вот пример. «Интеллигент — это человек, который постоянно недоволен собой.»  Я тогда сразу же возмутился и упомянул пьяницу Мармеладова из «Преступления и наказания». Его тоже считать интеллигентом?!

«Да, — ответил ГГ, — Мармеладов, конечно же, интеллигент.» Я задумался и прикинул, что, пожалуй, что-то в этом есть.

Попутно: одна из участниц студии, Эля Якутова, вспомнила, что ГГ «еще и приносил нам альбомы с репродукциями картин, которых не увидишь в московских музеях». И, в частности, объяснял кое-что о направлениях в изобразительном искусстве. Вот это у меня в памяти не отложилось. Может, отчасти потому, что я совсем не художник. Не соответствую своей фамилии!

И ещё: была поездка студийцев на выставку картин Дмитрия Гордеева. От этой выставки я мало что запомнил. Помню, что были, в частности, картины в стиле «Ню», но далеко не только они. Была картина «У лазурной колыбели» — про Коктебель. На этой картине сразу было видно, что отдыхающие в Коктебеле совсем не симпатичны художнику, изобразившему их. И был какой-то посетитель, который допытывался у Гордеева, как тому удалось обрести такую вот… раскованность.

 

Разбирались многие ситуации из жизни и литературы. Мы должны были не только анализировать, но во многих случаях и разыгрывать действия.

Были и рассуждения по глобальным вопросам. Например, какие у человека пять самых главных (определяющих) событий в жизни? Кто-то из нас сразу назвал рождение и смерть. «Несомненно, — согласился ГГ, — а какие тогда ещё три?»  Начали разбираться, и получилось: первая любовь, первый поцелуй, первая женщина (для женщины, соответственно, первый мужчина). Эти пункты, кстати, потом следовало учитывать в придумывании биографии своих театральных персонажей.

(Замечу, что есть и несколько другие варианты определяющих событий в жизни человека — например, к ним можно отнести женитьбу/выход замуж, рождение первого ребёнка… — но мы тогда приняли конкретно этот вариант..)

ГГ познакомил нас с терминами «пристройка сверху», «пристройка снизу», «сверхзадача», «сквозное действие», «контрдействие» и др., которые мы тоже осваивали и в теории, и на практике.

Методы и стиль ГГ нравились не всем. Четверо моих одноклассников решили покинуть студию. Уже упомянутые мною энергичность и импульсивность ГГ воспринимались ими негативно. Что ж, они сделали свой выбор, а большинство всё-таки осталось.

Надо было выбрать пьесу для спектакля. Было предложено немало разных вариантов. Под конец остановились на двух: «Они и мы» Натальи Долининой и «Прощание в июне» Александра Вампилова. Голосованием выбрали Вампилова.

ГГ запретил нам до нашей премьеры смотреть этот спектакль в каком-либо театре — позже я узнал, что это характерный приём режиссёров и артистов. Чтобы не пытались (хотя бы и подсознательно) подражать другим исполнителям. При этом мы, конечно, досконально разбирали все сцены пьесы. Придумали и сверхзадачу: «Будьте страстны!»

Взахлёб репетировали. ГГ задействовал своего помощника, который играл одного из студентов на свадьбе.

Кстати, о свадьбе. И в кукольном театре, и в театральной студии я по совместительству был ещё и заведующим реквизитом. И вот встал вопрос о свадьбе, которая предусмотрена почти в самом начале спектакля. Поступили таким образом. Мы насобирали на территории интерната множество консервных банок (пустых, разумеется), я их тщательно простерилизовал, и далее они использовались на столе. Не помню, что именно мы в них клали. Наверное, что-то типа картофельного пюре или макарон, позаимствованных в столовой.

Однако, нужно было распределять роли. ГГ старался учитывать пожелания артистов, но при этом, конечно, учитывал, кто на что тянет.

Понимаю, что сейчас эта пьеса вообще мало кому знакома, но справедливости ради назову участников спектакля.

Итак, Колесов (главная мужская роль) — мой одноклассник, красавец Боря Шавловский; Таня (главная женская роль) — красавица-девятиклассница Таня Лопата. Далее — уже менее подробно: Репников (ректор) — Паша Груздев, Репникова — Наташа Кондрашова, Букин — Игорь Троянов, Маша — Лариса Демешок, Фролов — Серёжа Спиридонов, Гомыра — Коля Семёшин, Весёлый — Паша Ошуев, Серьёзный — Иосиф Нагле (помощник режиссёра), Красавица — Лена Акульшина, Комсорг — Эля Якутова, Строгая — Таня Киселёва, Милиционер — Ильгиз Шарипов.

У автора этих строк было желание изображать Репникова. Видно, очень хотелось играть в паре с Наташей Кондрашовой. И биографию более-менее подробную придумал. Однако не потянул на роль ректора. Пришлось изображать Золотуева, 58-летнего старика, страдающего грудной жабой (на более современном языке — стенокардией).

На тему других участников и участниц. Один из кандидатов на роль Фролова (помнится, девятиклассник) уже после начала репетиций решил бросить занятия в студии. Роль Фролова, хоть и не главная, но тоже весьма насыщенная. И тогда кто-то привёл Витю Аршинова, который, хоть и вынужден был «начать с нуля», довольно-таки неплохо справился с ролью. (Хотя непосредственно в премьере спектакля не был задействован. Ну, а «дубля» спектакля уже не последовало.)

Была отчислена из интерната Таня Лопата. Она, однако, оказалась гораздо более ответственной, чем тот девятиклассник, и ездила на репетиции из своего Болшева. Хоть это и не дальнее Подмосковье, но путь неблизкий!

Таня Киселёва немало проболела, но студию не бросила и никого не подвела.

Как-то ГГ приехал с гримёршей, которая поработала над нашим внешним видом. Кого-то просто слегка состарила, мне ещё и бороду с усами наклеила. Прогулялись в таком виде по учебному корпусу, произвели впечатление на окружающих. Помнится, мы с ГГ даже в шутку поприкидывали, на кого я больше похож в гриме: на Якова Михайловича (Свердлова) или на Михаила Ивановича (Калинина).

Продолжали с упоением репетировать. И в актовом зале, и (мелкие сцены) в учительской, в классе… Ближе к премьере провели генеральную репетицию, про которую ГГ говорил, что она даже важнее премьеры. Потому что на премьере решается вопрос, быть или не быть позору, а на генеральной репетиции — быть или не быть спектаклю. Вопрос со спектаклем решился положительно.

Премьера прошла «на ура». Не сказать, что без сучка и задоринки. Были кое-какие мелкие сбои. Например, один из персонажей от волнения перепутал пару фраз — произнёс их не в том порядке. В конце одной из сцен свет был выключен на несколько секунд раньше, чем следовало. Кстати, в тот самый момент Милиционер взялся за кобуру пистолета… и зрители из-за преждевременного выключения света не увидели, что он достал из кобуры папиросы. Однако, похоже, что зрители не очень-то обратили внимание на эти маленькие огрехи.

Более существенно то, что в отдельные моменты публика смеялась там, где это нами не предполагалось. Ну, что поделаешь, всё-таки это был наш первый опыт!

Сразу после премьеры — кратковременная эйфория. Ведь получилось же! Мы прямо-таки обнимались и говорили друг другу, что сыграем ещё и ещё!

Однако, не судьба. Тогда был конец учебного года, нависли экзамены, а в следующий учебный год ГГ провёл не более нескольких занятий с обновлённым составом театральной студии, затем администрация школы решила прекратить с ним сотрудничество.

В последующие годы у нас была пара встреч, по понятным причинам в неполном составе, а далее разъехались и разлетелись. Кто-то в Штаты, кто-то в Австралию, большинство осталось в России… но, видно, воспоминания давно ушедшей юности были уже не столь сильны, чтобы по этому поводу организовывать встречи десятки лет спустя. Однако компьютерные возможности плюс возможности интернета много чего могут позволить — и 5 декабря 2020 года Николай Семёшин организовал видеовстречу, о которой я уже упомянул в маленьком предисловии. Встреча через 41 (!) год после спектакля!

 

В 2014 году на праздновании Дня рожденья интерната я наткнулся на брошюру с воспоминаниями В.Ф. Пахомова. Но эти воспоминания по сравнению с моими оказались гораздо более интересными и, я бы сказал, насыщенными. Заодно я понял, что не входил в те 10-15 процентов учеников, которые, по выражению Валерия Фёдоровича, «имеют гуманитарный слух». Более того, у меня в памяти как-то даже не отложились вечера «При зелёной лампе». В отличие от упомянутых Пахомовым сотрудников банка (выпускников интерната), я помню, хоть уже и слабовато, уроки алгебры, которые он проводил на пару с А.И. Строговой.

Что ж, это ещё раз подтверждает однобокость моих воспоминаний, которые если и могут показаться интересными, то лишь узкому кругу лиц. Тем не менее оставляю этим воспоминаниям право на существование.

Однако, что касается избирательности памяти… наткнулся на интересный эффект. В декабре 2019-го состоялась встреча выпускников 1979 года, про которую я тоже упоминал выше. Ещё до этой встречи один товарищ из параллельного класса в общем чате написал, что был удивлён моими мемуарами, поскольку совершенно не помнит ни школьный кукольный театр, ни театральную студию. При этом заявил, что, наверное, в театральную студию набирали «из деревни по объявлению». (Что поделаешь, не все способны проявлять вежливость в общении!)

Более интересно, что уже на встрече он признался мне в своём участии в спектакле «Питер Пэн». Кстати, категорически заявил, что спектакль был поставлен вообще идеально (может, выразился чуть другими словами, но суть именно такая). Однако при этом не смог вспомнить ни имени, ни фамилии той девушки-режиссёрши!

Позже я от других участников той театральной студии всё-таки узнал её данные: Галина Зингер. Примерно на 10 лет старше нас. В то время она училась в Щукинском училище по специальности «режиссура» и работала в костюмерном цеху театра на Малой Бронной. 17 лет проработала с Анатолием Эфросом. Более того: как оказалось, после «Питера Пэна» этой же театральной студией под руководством Галины был поставлен ещё один спектакль, и даже готовился (но не был поставлен) третий! Но этого я не помню. Увы.

 

 

Часть 3. Развлечения.

 

Конечно, культурную жизнь тоже можно (хоть и с некоторой условностью) отнести к развлечениям, но её я уже, как мог, описал, так что не буду повторяться.

А развлечения были очень разные — от примитивных до весьма утончённых.

Например, снималась у шкафа дверца с зеркалом, и крупногабаритный солнечный зайчик направлялся на учебный корпус. Как-то ненароком попали зайчиком в кабинет директора. Помнится, была даже по этому поводу небольшая разборка.

В качестве одного из развлечений была игра в монопольку. Но не помню, играли в неё нелегально или открыто.

Пользовались популярностью атомные шахматы. Наверное, были даже и так называемые атомные поддавки на цилиндрической доске. (В реальности шахматная доска была обычная, но в воображении игроков она как бы скручена в цилиндр.)

Бывало, что мы ночевали на крыше. И нам было там вполне комфортно. Тем более, что никто нас на этом не поймал. Хотя потом был скандал из-за того, что кто-то вышел на крышу, и его там заметили.

А впервые я услышал о развлечениях в интернате, ещё учась в Летней школе в Пущино. К классу, в котором я тогда учился, были прикреплены три аспиранта (а, может, это были студенты, уже не помню), и один из них, Слава Доста, любил играть то ли на баяне, то ли на аккордеоне.

Однажды во время его игры в комнату зашёл Арон Давидович Грушкин (физрук) и, посмотрев на Славу, воскликнул: «Так это был ты?!!!»  «Да, я» — ответил Слава.

Выяснилось следующее. Когда Слава учился в интернате, наблюдалось загадочное явление. В полночь в одном из жилых корпусов громко звучали звуки гимна СССР. Весьма оперативно туда прибегали дежурные («ночники»), но никакого криминала уже не обнаруживалось: все ученики мирно спали или, по крайней мере, старательно изображали из себя спящих. Были попытки найти и изъять музыкальный инструмент, но найти никак не удавалось.

И вот, сколько-то лет спустя, Арон Давидович всё-таки узнал, КТО был героем тех событий. Но уже не наказать за сроком давности!

 

Полуночная тема получила скромное продолжение в моё время. Перед встречей 1979-го года мои соседи по комнате (они же одноклассники) предусмотрели шампанское. Понятно, что это традиционный новогодний напиток, но формально все алкогольные напитки под запретом. Как перестраховаться? В ночь на 31-е декабря (почти в полночь) один из моих соседей врубил электричество (которое отрубалось в 23 часа), а другой, таким образом, смог записать на магнитофон бой курантов и гимн.

31-го декабря, за 10 минут до полуночи, к нам в комнату вошла дежурная учительница, посмотрела на наш накрытый стол и как бы в шутку предложила: «Ну, доставайте уже шампанское!» Дескать, понятно, что оно тоже имеется. Кто-то начал ей отвечать: «Да ну, что вы, какое шампанское?!..» И тут по местной радиосети раздался бой курантов. Учительница судорожно посмотрела на часы. Она не понимала, чему верить: собственным глазам или собственным ушам. Решила поверить ушам и побежала в учебный корпус, где, надо полагать, тоже были готовы выпивка и закуска. После её бегства шампанское переместилось из тайника на стол. Чуть позже наши умельцы возобновили нормальную работу радиосети, и правильный бой курантов мы тоже послушали.

Многие потом пытались вычислить организаторов этой новогодней шутки, но мы не раскрывали секрет.

 

Однажды я услышал легенду про какого-то ежа, который якобы так укладывался на кровати, что кровать казалась пустой и заправленной. Мне это показалось интересным. Я нашёл бесхозную крышку от ученического стола и приспособил её к своей койке так, что эта крышка была на одеяле, на крышке лежали покрывало и подушка, а сам я, как полагается, лежал под одеялом. Кровати были «панцирные», так что тело основательно проваливалось, и снаружи создавалась полная иллюзия того, что койка пустая.

Первый эксперимент провели на Анастасии Ивановне Строговой, когда она была дежурным учителем. Вскоре после отбоя она заглянула к нам в комнату, посветила фонариком на кровати и обнаружила одну пустую. На её резонный вопрос «Кого нет?» последовал ответ: «Шишкин опять ноги моет».  И вдруг раздался мой голос: «Неправда, я уже в постели!»

Анастасия Ивановна задумчиво подошла к моей кровати, посмотрела повнимательнее: пусто. Она нагнулась и посветила под кроватью. Но под кроватью меня тоже не было. Как говорится, кто ищет, тот всегда найдёт. Я всё-таки был найден; от переизбытка эмоций Анастасия Ивановна потрепала мне волосы и удалилась с чувством выполненного долга: она ведь убедилась, что все обитатели нашей комнаты на месте. Потом мы провели ещё пару экспериментов, на других учителях, но это было уже не так интересно.

 

Продолжение «кроватной» темы. Мой одноклассник Юра Волошин отличался весьма своеобразными шутками. Про одну из его шуток мне рассказали уже много лет спустя.

Вадик Перетрухин имел привычку не ложиться в кровать, а прыгать в неё с разбега, аж перепрыгивая через спинку. Волошин каким-то образом умудрился рассоединить панцирную сетку кровати (вдоль!), причём внешний вид заправленной постели не вызывал никаких подозрений.

Вадик, как обычно, прыгнул… и вместе с матрасом провалился на пол. Его соседи (по крайней мере, те из соседей, кто не был посвящён в эту шутку) были потрясены таким исчезновением: вот только что был человек, и нет его, только сложенный матрас под кроватью. И тишина. А тишина была потому, что Вадик внутри матраса пытался переварить странное событие: только что он прыгал в кровать, и вдруг оказался непонятно где, в замкнутом пространстве, а вокруг темнота и тишина…

 

Однажды получился гибрид развлечения с бизнесом. Мои одноклассники Саша Подседов и Серёжа Пикусов решили подзаработать. Каждый из них начал заключать со всеми желающими пари, что пострижётся налысо. Спорили на небольшие суммы, начиная от 10 копеек, или на что-нибудь вещественное типа… уж не помню точно, банки кофе. И, действительно, остриглись. После чего пошли собирать «урожай».

Их примером вдохновился Юра Кропин. И тоже пошёл заключать пари со всеми подряд. Более того, в споре с кем-то из параллельного класса даже обязался не только остричься, но ещё и выбрить на остриженной голове три полоски. А после того, как наспорил на немаленькую (по нашим тогдашним меркам) сумму, передумал стричься! И долго потом пытался расплатиться по образовавшимся долгам.

 

Однако, пора уже рассказать о более утончённых развлечениях, связанных с моим одноклассником Димой Моторовым. Кстати, с ним я год сидел за одной партой перед поступлением в интернат и потом год после поступления. Он был намного способнее меня, и не только меня. Как минимум в математике! Ещё это связано с Владимиром Натановичем Дубровским, про которого я ранее уже упоминал.

Дубровский читал нам лекции по геометрии и чуть ли не на каждой лекции предлагал какую-нибудь интересную задачу для самостоятельного решения. Тот, кто успешно решал эту задачу (и, разумеется, предъявлял своё решение), получал пятёрку.

Как-то Дубровский предложил очередную задачу. На доказательство. Он же (в паре с В.В. Никулиным) вёл уроки в нашем классе. И вот на уроке Дима Моторов подозвал его и показал опровержение задачи. Т.е. то, что требовалось доказать, по Диминому рисунку оказывалось неверным. Дубровский был в состоянии лёгкого шока. Он прекрасно знал, что утверждение верное, что оно доказывается… Пока Никулин продолжал вести урок, Дубровский несколько минут стоял возле нашей парты, вертел в руках рисунок и пытался сообразить, что же здесь не так. В конце концов, он сделал собственный рисунок, и только тогда понял, в чём подвох, т.е. ЧТО ИМЕННО на Димином рисунке было изображено некорректно. И на весь класс торжественно прозвучало: «Моторов изобличён!!!»

Это была не последняя шутка моего одноклассника. Дубровский тогда вёл ещё спецкурс по теории вероятностей. А я ходил на этот спецкурс. И Дима подсунул мне пару каверзных задач по теорверу. (Гораздо позже первую я нашёл в интернете, так что, может, он её тоже где-то нашёл, а вторую, наверное, придумал сам.) И уговорил меня предложить эти задачки Дубровскому.

Ну, первая была ещё умеренно пакостной — про бросание хорды на окружность. Дескать, какова вероятность, что при случайном бросании хорды на окружность длина этой хорды будет больше (или меньше — не столь важно) стороны правильного треугольника, вписанного в эту же окружность? Пакость заключалась в том, что ответ зависел от способа «бросания» хорды.

Вторая задачка была вообще убойная и звучала примерно так. Вероятность того, что в какой-то момент (точнее, малый промежуток) времени дельта t рак на горе свистнет, равна p. Полагая, что всего на Земле n раков и m гор, найти вероятность того, что в какой-то момент времени дельта t ровно два рака, поднявшись на две разные горы, свистнут.

Не помню, как Дубровский справился с первой задачкой, но вторая оказалась для него проблемной. Он потел, краснел… То говорил, что тут делать нечего, то заявлял, что задача явно некорректная и надо уточнять условие. Каюсь — пару раз я вёл себя совершенно бестактно — не мог сдержать смех. А Дима, такой вот садист, втихаря прогуливался возле «аквариума», в котором происходила эта сцена, и хихикал. Наконец, Дубровский заявил, что задача, действительно, некорректная, и настоятельно предложил мне затребовать «у человека, предложившего эту задачу», более корректное условие.

Маленькое примечание. «Аквариумы» — классные комнаты на 2-ом и 3-ем этажах учебного корпуса, у которых, помимо основных окон, были ещё окна в коридор. К настоящему времени «аквариумы» не сохранились.

Этими воспоминаниями я ни в коем случае не хочу принизить уровень Владимира Натановича в математике. Я хочу всего лишь отметить математический талант Димы, который мог довести чуть ли не до ступорного состояния даже такого крутого математика, как Дубровский.

Лет 35 спустя я предложил эти две задачи в одном из чатов дистанционных репетиторов по математике. По первой (про хорду) никто не догадался, в чём подвох, но хотя бы наблюдалось активное обсуждение. Однако когда я выдал задачу про раков — установилось прямо-таки гробовое молчание. Похоже, вообще никто не рискнул даже подступиться к этой задачке. Ну, а я — коли уж предложил — всерьёз напрягся и наконец-то решил её. И для этого как раз-таки пришлось внести маленькое уточнение.

На 50-летии интерната я встретился с Владимиром Натановичем и, в частности, извинился за то, что много лет назад подложил ему такую свинью.

А Дима Моторов, увы, умер в 1994 году. Как будто по злой иронии судьбы, умер от рака.

 

Были и другие, не столь изощрённые, шутки над учителями. Однажды несколько интернатовцев старательно нарисовали денежную купюру, похожую на советскую трёхрублёвку. Она была очень похожа по дизайну, но… вместо номинала «3 рубля» был проставлен номинал «Пи рублей». Я не был свидетелем этой сцены, мне лишь рассказывали потом, как эти ребята подкинули пи-рублёвку молодой учительнице, когда та проходила по какому-то коридору. Учительница, увидев у себя под ногами купюру, первым делом оглянулась по сторонам. Никого не заметив, она подобрала купюру и пошла дальше. Тут ребята остановили её и попросили вернуть деньги. Заодно объяснили, что это вовсе не трёхрублёвка. Учительнице было чертовски жаль расставаться с купюрой. Причём если бы это была настоящая трёхрублёвка, было бы не так жалко.

 

Были и ещё развлечения на тему числа Пи. Один из моих одноклассников доказывал другому, что Пи в квадрате численно равно ускорению свободного падения. Разговор происходил примерно в таком стиле.

— Ну, как ты не понимаешь таких простых вещей?! Вот вспомни, например, как можно получить значение Пи статистическим методом?

— Статистическим?.. А, это бросанием иголки, что ли?

— Именно! Ежу понятно, что результат падения иголки должен зависеть от ускорения свободного падения! Вот представь себе, если вдруг g будет равно нулю, отразится это на падении иголки или нет?

— Так иголка же тогда вообще не упадёт?

— Вот, соображаешь! То есть Пи от g ещё как зависит! Теперь давай рассуждать дальше. Земля ведь у нас не идеально круглая?

— Не идеально. Немножко сплюснута там, где полюса.

— Так, прекрасно. Давай проведём сечение через эти полюса, и что тогда получим?

— Ну, приблизительно эллипс.

— Конечно, эллипс. И если длину этого эллипса разделить на расстояние между полюсами, это будет больше или меньше, чем отношение длины окружности к её диаметру?

— Явно больше.

— А теперь скажи: где g больше — на полюсе или на экваторе?

— На полюсе, конечно.

— Ну, теперь осознал взаимосвязь? То есть получается совершенно чётко по формуле Пи квадрат=g.  Убедился?

В конце концов, жертва розыгрыша вроде и в самом деле поверила в то, что ей старательно доказывали. Видно, подзабыв, что Пи — это константа, которая не может меняться ни при каких обстоятельствах.

 

Вспоминаю и другие забавные ситуации. Однажды Раиса Александровна Токарева, наша классная руководительница, решила организовать что-то типа генеральной уборки в наших комнатах и вроде бы ещё в коридоре. Не всем это пришлось по душе, и трое моих одноклассников решили спрятаться от неё: один под кроватью и двое в шкафу.

Я оказался свидетелем необычной сцены. Раиса Александровна вбегает к нам в комнату, весьма недовольная, и почему-то первым делом направляется к шкафу, раскрывает его… и оттуда в самом буквальном смысле вываливаются два человека. Лично я на её месте испытал бы небольшой шок. Она же как будто и не заметила их выпадения из шкафа, и просто набросилась на них с упрёками в том, что они отлынивают от работы (а не в том, что ещё и откровенно прячутся). Она ушла, забрав их с собой. Тут не выдержали нервы у третьего. Он выскочил из-под кровати и убежал искать более надёжное убежище.

В другой ситуации Раиса Александровна разыскивала Игоря Лысёнка из «А» класса. То ли он должен быть дежурить по этажу, то ли что-то ещё ей от него было нужно… Она отловила кого-то из «А»-шников и пыталась у него выяснить, куда же подевался Лысёнок. И не могла добиться конкретного ответа. Она не знала, что Лысёнок стоит непосредственно перед ней и думает, как бы поделикатнее ответить на неудобные вопросы о местонахождении Лысёнка.

 

Были и откровенно нехорошие развлечения. Бралась краска-серебрянка, перемешивалась с марганцовкой. Получался скромненький такой взрывпакетик. К нему ещё делался запал из спичечных головок. Лично я к этому отношения не имел, но помню, что дело было тонкое. Крайняя спичечная головка поджигалась, и пакет с опасным содержимым незамедлительно выбрасывался в окно. Обычно это делалось в бытовке. Поскольку мы жили на 4-ом этаже, взрыв происходил примерно на уровне 2-го. Так как запал срабатывал не всегда, к пакету предварительно привязывалась нитка — чтобы в случае неудачи не бежать вниз, а просто вытянуть пакет обратно и более аккуратно организовать запал.

Один раз, помнится, пострадало окно 2-го этажа, и рассерженные ежи поднялись к нам выяснять отношения. Мои одноклассники, однако, решительно отрекались от своего деяния, а ежи не могли доказать, что взрывпакетик вылетел из окна именно 4-го этажа, а не 3-го.

 

Гораздо более интеллигентным развлечением был КВН. (Хотя это можно считать частью культурной жизни, но условно отнесу к развлечениям.) Это было состязание между командами «стариков», «новичков» и ежей. Последнее слово уже настолько привычно, что не беру его в кавычки, в отличие от первых двух. Я тогда был в 10-ом классе и, соответственно, выступал за команду «стариков». Запомнились два момента. Первый — надо было изобразить пародию на каких-нибудь двух учителей. Мы тогда остановились на Козлове (он читал лекции по матанализу) и Дубровском. (Ну, прямо-таки многострадальный Владимир Натанович!) Не помню, что придумали на тему Козлова, а с Дубровским решили поступить так. Он иногда немножко опаздывал к началу лекций… И вот пародист должен был изобразить лектора, вбегающего в актовый зал с громкой фразой: «Эти автобусы ходят каким-то стадным образом!» И далее пояснение: «Четвёрками, четвёрками!» Имелось в виду нерегулярность движения автобусов — то один за другим, то длительное отсутствие. Потом пародист должен был выдать ещё что-то… Беда в том, что пародировать обоих лекторов поручили мне. Я даже попытался немножко настроиться. Но, к большому моему счастью, этот номер почему-то не состоялся. То ли ведущие про него забыли, то ли была какая-то другая причина… Но я, хоть и немножко задним числом, осознал, что на пародиста явно не тяну и что пародии получились бы совершенно бездарные.

Вот с другим КВНовским заданием получилось явно лучше. Нужно было доказать пословицу «На зеркало неча пенять, коли рожа крива». Мы поступили очень просто. Сначала аксиома: «Каждая рожа кривая!».  И вопрос залу: «Кто с этим не согласен?» Помнится, поднялся Сергей Кучеров из параллельного класса: «Я не согласен!».  И тут же ему риторический вопрос: «Ты что, хочешь сказать, что у тебя абсолютно плоское лицо?» И далее уже очевидные рассуждения: коли так, то зеркало вообще не виновато ни в каких грехах.

Помнится, мы тогда заняли первое место.

 

Вернусь немножко назад. Ближе к концу 9-го класса нас, из-за начавшегося на нашем этаже ремонта, временно переселили в изолятор. Помнится, переселили часть нашего класса и часть Г-шников.

Приключения в изоляторе в немалой степени были связаны со старушкой-уборщицей, которую за глаза называли бабкой Женькой, а иногда — «седой девушкой». Характер у этой старушки был не сахарный. Она злобно объявляла нам, что туалет в изоляторе — только для врачей и для больных, а всем прочим вход туда запрещён. Однако к ближайшему незапрещённому туалету идти было далековато, и мы пытались нелегально пользоваться тем, который в изоляторе. В свою очередь, бабка Женька старалась проявлять бдительность. Стоило только кому-нибудь из нас зайти в туалет, как она появлялась непонятно откуда и начинала дубасить в дверь с криками «ОТКРОЙ!!! ОТКРОЙ!!!».  Бедная жертва вынуждена была, забыв на время про свои естественные потребности, открывать дверь и получать шквал жутких эмоций: «Туалет — только для больных и для врачей!!!» Один из Г-шников, на свою беду, успел начать в туалете большое дело и по этой причине недостаточно оперативно открыл дверь. Как я слышал (сам не был свидетелем), разгневанная бабка Женька его побила.

Кто-то из моих одноклассников, возмущённый таким произволом, решил отомстить. Он то ли с помощью швабры, то ли как-то ещё — заблокировал дверь в туалет. Т.е. снаружи создавалось чёткое впечатление, что дверь заперта изнутри. Бабка Женька орала и долбилась в дверь, пока не сломала её. Кто-то тогда откровенно злорадствовал, а мне было немножко жаль старушку с неуравновешенной психикой. Но «туалетные» гонения на нас всё равно продолжались.

В самом конце 9-го класса у нас было что-то типа военных сборов. Наш военрук, а точнее, учитель НВП, Михаил Григорьевич Авдеев, по прозвищу Полкан (поскольку он имел воинское звание подполковник), требовал, чтобы на утреннее построение мы являлись уже через пару минут после звонка. Это было не так-то просто, но! мы же всё ещё обитали в изоляторе! А изолятор располагался на 1-ом этаже корпуса А. И мы решили, что гораздо разумнее воспользоваться окном изолятора, от которого до места построения буквально 10-15 метров. Авдеев засёк меня и ещё человек пять, когда мы выскакивали из окна. Он потребовал, чтобы конкретно я представил ему список нарушителей. Слово «нарушители» не было произнесено, но явно подразумевалось. При том, что он сам всех увидел и, конечно же, всех знал в лицо. Мы малость пригорюнились. Попытались затянуть подачу списка. Но за это затягивание я получил от Авдеева двойку. (Ранее было предупреждение, что в случае пяти двоек на военных сборах ученик не будет переведён в 10-й класс.) И тогда мы придумали «отмазку». На листке бумаги я написал в столбик фамилии тех, кто попался на вылезании в окно (не забыв, конечно, и себя), заключил эти фамилии в фигурную скобку и подытожил: «Проявившие солдатскую смекалку». Никаких репрессий не последовало.

 

 

Часть 4. Переход на личности.

 

Вообще-то я попал в интернат благодаря случайностям. После 7-го класса перевёлся в 82-ю (физико-математическую) школу своего родного города Горького (ныне — Нижний Новгород). И, будучи 8-классником, едва-едва тянул на областной уровень, — помнится, получил всего лишь грамоту за успешное участие в областных олимпиадах по физике и математике, но никакого призового места не занял. В один прекрасный день учительница математики предложила мне и Диме Моторову, с которым, как я уже упоминал, мы сидели за одной партой, сдать экзамены… в какую-то заочную математическую школу — как-то примерно так она выразилась. Возможно, выразилась немножко конкретнее, но точно ни про какой интернат при МГУ речь не шла. Ладно, мы съездили, порешали задачи… Экзаменаторов я совершенно не запомнил, но помню, что по физике выдал какую-то ересь на тему поведения тела на наклонной плоскости. Наверное, за компанию выдал и что-нибудь более умное, потому что какое-то время спустя получил письмо с приглашением в Летнюю отборочную школу. Дима тоже получил письмо, но его принимали сразу, без дополнительного отбора. Да, он, действительно, был способнее меня. Лишь позже я осознал, что он был НАМНОГО способнее. Кстати, и не только меня, но и многих наших одноклассников в интернате.

Мои родные с одобрением отнеслись к такой перспективе, и я поехал в Пущино, где меня ждали лекции, семинары и последующие зачёты. И вот сильно подозреваю, что завалил бы оба зачёта — и по физике, и по математике, но! опять вмешалась случайность. Как-то так случайно я умудрился занять 3-е место на проводившихся в Летней школе олимпиадах — и по физике, и по математике! За это получил зачёты автоматом по обоим предметам. И был зачислен в ФМШ. (Были бы мы древними греками, я бы сказал, что Мойры заранее заплели свои нити!)

Впрочем, и в интернате я, увы, не слишком проявил себя в учёбе. Больше проявил активность в разнообразных общественных делах. Был культоргом класса, участвовал в кукольном театре и в театральной студии (о чём уже рассказывал ранее, как и об эпопее с многогранниками)… Тем не менее умудрился получить аттестат со средним баллом немножко выше четвёрки.

Однако, постараюсь вспомнить тех людей, которые за 2 года учёбы в ФМШ наиболее отложились в моей памяти. В отдельных случаях буду немножко задействовать и чужие воспоминания.

 

А.Н. Колмогоров.

Ну, про Андрея Николаевича столько всего сказано и написано!.. Тем не менее решусь добавить свои 5 копеек. В Летней школе он читал нам лекции по скользящим векторам. Помню, что там была аналогия с моментами сил. Но позже я никогда с этим термином (скользящие векторы) не сталкивался! В интернате он читал нам лекции по теории вероятностей. У меня не осталось каких-то ярких воспоминаний от этих лекций. Однако помню другое.

Геннадий Гаврилович Кирьяненко, наш режиссёр, как-то упомянул, что присутствовал на одной лекции Колмогорова. И на вопрос Андрея Николаевича типа «А Вы кто?»  ответил: «А я на Вас пародию делаю». Упоминал ли нам ГГ, где и когда произошёл этот маленький диалог, — это у меня совершенно не отложилось. (А одна из идей пародии была связана с тряпкой для доски и галстуком, на котором эта тряпка иногда оказывалась. — А.Н. мог слишком увлекаться выдачей материала и не замечать такие «мелочи».) Но через несколько десятков лет я узнал от Иосифа Нагле, тогдашнего помощника режиссёра (который сам давно уже не помощник, а режиссёр), что ГГ ещё за сколько-то лет до нас уже работал в интернате (в качестве кого — это теперь трудно установить). Так что, вполне возможно, в интернате они и пересеклись.

А у Андрея Николаевича, при том, что он был гениальным математиком, нюансы с лекциями имелись. Мне через несколько лет после окончания школы студенты-мехматяне рассказывали байки на эту тему. Как он, например, мог сбиться с русского на французский… или почти одновременно правой рукой писал на доске, а левой стирал только что написанное. Студенты порой приходили в тихий ужас, а семинаристы приходили на его лекции и потом объясняли студентам, ЧТО ИМЕННО Колмогоров выдавал на лекции… Что ж, тут и возраст, который порой безжалостно напоминает нам о себе. И то, что у кого-то призвание — читать лекции, а у кого-то — продвигать вперёд математику.

Гораздо позже я услышал, что на его лекции ходили не только семинаристы, но и доктора наук, поскольку он «запросто мог подкинуть какую-то идею прямо во время изложения материала». Впечатлило.

И вспомнилось попутно чьё-то высказывание: «Профессиональные навыки отмирают в последнюю очередь».

 

Б.Б. Буховцев и Л.А. Кондрашова.

Борис Борисович был одним из авторов школьного учебника по физике. Кроме того, он читал нам лекции по физике и (на пару с Л.А. Кондрашовой) вёл уроки в нашем классе.

Кстати, на лекциях по физике порой ставились довольно-таки занятные опыты. Например, опыты с низкими температурами. Когда резиновый мячик охлаждали до минус сотни с хвостом градусов и ударяли по нему молотком. Попутно: вату обливали жидким кислородом и воспламеняли, — происходил взрыв. (Помнится, эту вату накрывали металлической сеткой для уменьшения ударной волны — чтобы оконные стёкла актового зала остались целыми.) Был опыт с тремя мячами — футбольным, теннисным и для пинг-понга — которые аккуратно помещались вертикально в ряд и отпускались с высоты порядка метра. Демонстрировалось действие коронного разряда на табачный дым: Любовь Александровна лично затянулась от сигареты или папиросы, выдохнула дым в прозрачный сосуд… а далее уже внутри этого сосуда был задействован коронный разряд. И, конечно, было огромное количество других опытов.

Как-то на лекции (тема, связанная с электричеством) Борис Борисович задал провокационный вопрос: «А можно амперметр подключать напрямую в сеть?»  Ученики дружно воскликнули: «Нет, конечно, нельзя!» — «Ну, почему же нельзя? — возразил Буховцев, — амперметр мой, что хочу, то с ним и делаю. Другой вопрос, ЧТО после этого от него останется…»

(На подходящую тему: как-то один из моих соседей по комнате, уже поднявшись по утреннему звонку, но ещё не успев толком проснуться, сунул вилку от динамика не в ту розетку. В электрическую, которая на 220 В. Пришлось покупать новый динамик.)

А на уроках, помнится, несколько большая активность была у Кондрашовой. Припоминаю момент, когда она немножко прикольнулась — выдала фразу типа «Пока Борис Борисович дремлет…»  Буховцев и впрямь как будто прикрыл глаза… но практически мгновенно отреагировал, опровергнув утверждение.

 

В.Н. Дубровский и В.В. Никулин.

Эта пара вела в нашем классе геометрию, а Дубровский ещё и читал лекции по геометрии. (Об этом я уже упоминал в 3-ей части мемуаров.)  Владимир Натанович явно был в роли ведущего, а Вячеслав Валентинович, которого я ни в коей мере не хочу обидеть, — в роли ведомого.

Интересно, что Дубровский нарушал педагогическую этику, обращаясь на уроках к своему напарнику не по имени и отчеству, а называя его просто «Славик». Ну, поскольку Никулин относился к этому спокойно, — мы тоже спокойно на это реагировали. Хотя был как-то маленький казус… кажется, с Борей Шавловским, хотя вполне могу ошибаться. Никулин в тот момент отсутствовал, а Дубровский, обращаясь к Боре, задал вопрос типа «Кто такое сказал?» или «Кто дал такое задание?»  Боря весь напрягся, но не смог вспомнить имя и отчество Никулина и смущённо ответил: «Славик».

На последней (крайней) нашей встрече Дубровский пояснил, что ещё раньше в интернате была даже такая практика, что ученики обращались к учителям по имени (без отчества). Так что тот факт, что он конкретно Никулина называл по имени, не следует считать непедагогичным!

Помню, что я был отстающим по геометрии. Было даже такое: на одном из уроков Дубровский спросил моих одноклассников, почему у меня плохо с геометрией. И кто-то ответил про меня: «А он в атомные шахматы играет!»  Владимир Натанович слегка нахмурился: «Это те шахматы, в которых холодильник? Я в них как-то один раз сыграл, так у меня потом два дня голова болела!»  Маленькая поправка: одна из фигур так называемых атомных шахмат называется не холодильник, а морозильник.

И вот — полугодовая контрольная в середине 9-го класса. Написал я её не совсем уж плохо, получил тройку и… сделанную рукой Дубровского приписку примерно такого содержания: «Это больше, чем я от тебя ожидал, но всё равно недостаточно. В 4-ой задаче — ахинея».

Ещё один эпизод явился продолжением «кроватной» темы. В 3-ей части мемуаров я упомянул, как мы после отбоя разыграли Анастасию Ивановну. Так вот, после этого наступила очередь Дубровского. Попутно уточню, что домашнее задание по геометрии состояло обычно из 5 далеко не самых примитивных задач… и оценка соответствовала числу правильно решённых задач. Впрочем, оценка ноль всё-таки не ставилась, да и единица, помнится, тоже. Учителя были гуманистами, ставили двойки. И в какой-то день я, грешным делом, не сдал домашнее задание!.. Когда Дубровский после отбоя зашёл в нашу спальню, он, как и ранее Строгова, увидел мою заправленную постель. Не помню подробностей диалога Владимира Натановича и моих соседей по комнате, но он как-то понял, что я есть… при этом, кажется, от соседей по комнате звучали дурацкие шутки типа того, что я уже умер… причём на моей кровати лежала тетрадь с домашним заданием, и сверху записка: «Завещаю Дубровскому и Никулину». Чувства юмора Дубровский совсем не лишён — он в этой ситуации хмыкнул и сказал: «Мы с Вячеславом Валентиновичем ещё посоветуемся, принимать это запоздалое домашнее задание или нет». Но вроде всё-таки приняли.

В 10 классе на одном из уроков обсуждали какой-то вопрос по многогранникам. Дубровский пошутил: «Ну, самым большим специалистом по многогранникам у нас является Шишкин». Я негромко уточнил: «Владимир Натанович, я специалист только по однородным многогранникам». На что сразу же последовало: «Скромно сказал Шишкин!»

 

В.Ф. Пахомов и А.И. Строгова.

Валерий Фёдорович и Анастасия Ивановна вели в нашем классе алгебру. Каких-то особо ярких впечатлений от уроков у меня почему-то не отложилось. (Намного больше воспоминаний осталось от кукольного театра, о чём я уже писал. И гораздо позже Валерий Фёдорович впечатлил своими воспоминаниями об интернате.)

Один эпизод мне всё-таки запомнился. Не все мы и не всегда проявляли сознательность по части выполнения домашних заданий. Лично я тоже в этом плане был далеко не святой. Но в какой-то вечер что-то засвербило у меня в голове, и я прорешал большую часть заданных задач по алгебре. На следующий день наши алгебраисты устроили массовую проверку домашнего задания. Т.е. не проверяли правильность/неправильность решения, а проверяли просто наличие/отсутствие решённых задач. И тем, у кого было отсутствие, сразу же выставлялись двойки. (В журнале в тот раз появилась целая куча двоек.) Помню, когда Анастасия Ивановна подошла к моей парте, я не удержался от дурацкой фразы: «Я предвидел, что будете проверять, и вот решения!»

Анастасия Ивановна, помимо алгебры, ещё имела отношение к проверкам заданий по матпрактикуму. Выдавал нам эти задания на лекциях (тут я сам не вспомнил, воспользовался подсказкой Курьяна) Валерий Васильевич Вавилов. После лекции каждый ученик получал свои персональные параметры по заданию, а Анастасия Ивановна принимала наши работы и оценивала их.

Одно из заданий было связано с проективной геометрией. Не помню, были ли там конкретные параметры для каждого ученика или просто требовалось изобразить в нужном ракурсе слово или предмет… Но, видно, было у меня желание слегка выпендриться, и я изобразил фразу из двух слов: «Есть тол». Анастасия Ивановна посмотрела мой рисунок — он её вполне устроил по качеству выполнения… затем выдала: «Саша, а теперь скажите честно: эта фраза соответствует действительности?»  Я честно ответил, что не соответствует. Она посмотрела на меня как-то задумчиво, спросила: «Точно не соответствует?» — и после моего ответа «Точно не соответствует» отпустила меня. Но лёгкие сомнения у неё, похоже, остались. Подходящий афоризм Козьмы Пруткова: «Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны!»

Попутно: в своих архивах я обнаружил тетрадь с выполненными заданиями по матпрактикуму. Темы были, в частности: «Кривые Уатта», «Циклоида и её спутницы», «Розетки», «Касательные», «Годографы», «Латинские квадраты», «Метод изоклин», «Тригонометрические многочлены»,…  Многие из этих тем сам я вообще не вспомнил бы. И в этой тетради были не только оценки с подписью Анастасии Ивановны, но и её замечания. Например, «Какое отклонение составляют 5% для Вашей задачи?» или «Поздно сдаёте».

Ранее я упомянул, что Анастасия Ивановна была ещё и поэтессой. Но в школьные годы я об этом и не мог знать, поскольку (по основной версии) она начала писать стихи только в 1981 году. А ещё она, оказывается, была жительницей блокадного Ленинграда.

Судя по более поздним высказываниям других людей, Анастасия Ивановна была всё-таки… скажем так, неоднозначной личностью. Но, так уж получилось, лично у меня остались только светлые воспоминания о ней.

И ещё чуть-чуть вернусь к Валерию Фёдоровичу. Тем более, что и он тоже, увы, ушёл из жизни. Он в своих мемуарах выдал интересную фразу: «Я вышел на финишную прямую своего жизненного пути». Вот как-то впечатлила меня эта фраза, и я её не раз цитировал в разговорах. Добавляя от себя: «Ну, нас, может, ещё на пару кругов всё-таки хватит».

 

Г.Г. Григорьев и Е.И. Никифорович.

Вели в нашем классе матанализ. Евгений Иванович иногда устраивал провокации. Расписывал что-то на доске, затем спрашивал класс: «Всем понятно? Все согласны?» — и после утвердительных ответов на каждый из двух вопросов заявлял: «Ну, так вот это — неправильно!»

Гораздо позже (когда уже сам был преподавателем) я начал применять подобный приём. И, кстати, применяю до сих пор. Разве что иногда чуть-чуть не хватает артистизма, и ученик уже по интонации моего голоса догадывается о наличии подвоха.

Георгий Григорьевич был не только математиком, но и лириком. Он, в частности, выступал на мероприятиях со стихами собственного сочинения. И, помнится, стихи были на военную тему, поскольку он был участником Великой Отечественной.

А оценки ставил, проявляя порой откровенное человеколюбие. Хотя, может, и зря.

 

Е.Н. Юносов.

Всего в интернате было 4 завуча: просто завуч, завуч по математике, завуч по физике и завуч по воспитательной работе. Евгений Николаевич был завучем по физике. Кроме того, он начал организовывать школьные физбои. Вероятно, он же заведовал школьным физпрактикумом.

Уже после нашего окончания школы была весьма нехилая разборка в интернате, к которой имели отношение многие сотрудники. В том числе Юносов, Строгова, Кондрашова… Разбиралась в этом и прокуратура. Однажды (не помню, как именно это получилось) я оказался у Евгения Николаевича дома, и он немножко рассказывал мне про ту ситуацию. (Там же, при разговоре, присутствовала его жена, Татьяна Петровна Корнеева.) Рассказывал, в частности, кто какую сторону баррикад занял в создавшемся противостоянии; рассказывал, что прокуратура откровенно не хотела реагировать на откровенные нарушения закона; упомянул про своё общение с Колмогоровым на тему тех событий. (Но Колмогоров был уже слишком стар, чтобы активно вмешаться в происходящее.) Причём основное (как я помню), из-за чего вообще сыр-бор разгорелся, — история с аттестатами, в которые были внесены неправильные оценки. Кстати, о «баррикадах»: Юносов был на одной стороне, а Строгова и Кондрашова — на другой.

Позже (пока я ещё был студентом) мы иногда пересекались на физфаке или в Главном Здании, просто здоровались… Но однажды встретились в столовой, и Юносов остановил меня вопросом, вернее, просьбой: «Нужны новые задачи для физбоёв. Если у тебя что-нибудь подходящее появится, — поимей в виду». Я чуть не подскочил: «Евгений Николаевич, прямо сейчас готов выдать! Найдётся клочок бумаги?»

Когда я ещё был второкурсником, мой знакомый подсунул мне занятную задачку по механике, про 3 блока, весьма хитро расположенных, и два груза. «Пакость» заключалась хотя бы в том, что если расписать силы, действующие на один из блоков, получалось, что у него должно быть бесконечно большое ускорение. Абсурд! Но! масса каждого блока по условию пренебрежимо мала, а силы натяжения действующих на него нитей не компенсировали друг друга. Вообще-то можно было пошевелить извилинами и сообразить, что в таком случае сила натяжения нити РАВНА НУЛЮ, но такая простая мысль не пришла мне в голову. Тем более, что по рисунку трудно было такое предположить. Я по-дурному начал решать через приращения длин участков нити… и, в конце концов, пришёл именно к такому выводу: сила натяжения нити — 0, ускорение каждого из грузов — g.

Вот эту задачу я и подсунул Юносову, благо листок бумаги нашёлся. Евгений Николаевич посмотрел на рисунок, улыбнулся, взял у меня ручку… и менее чем за полминуты расписал решение. Начав с того самого кажущегося парадоксика, что ускорение одного из блоков якобы должно быть равно бесконечности. Но матёрый организатор физбоёв, похоже, ни на секунду не задумался над такой возможностью, сразу же написав, что натяжение нити равно 0, а далее — с ускорениями грузов — уже и делать нечего.

После этого Юносов ещё раз улыбнулся и сказал: «Да, задачка, конечно, красивая, спасибо, но… нужны более серьёзные задачи, не столь быстро решаемые».

Я тогда почувствовал себя последним двоечником. А десятки лет спустя давал эту задачу своим ученикам и рассказывал красивую байку про человека, который при наличии достаточного опыта решил её менее чем за полминуты.

Да, зачастую я, почти не задумываясь, выдаю ученикам решение задач по физике/математике, которые (задачи) кажутся им очень сложными. Но при этом осознаю, что мне уже не суждено достичь уровня Юносова в физике или, например, уровня Дубровского в геометрии.

 

А.А. Селезнёв.

Александр Александрович, или как мы иногда позволяли себе называть его, Сан Саныч, конкретно у нас вёл в 9 классе литературу. А его жена, Ирина Анатольевна Селезнёва, вела у нас историю. Тоже не всё время. По крайней мере, в выпускном альбоме нашего класса Селезнёвых нет, есть Н.П. Славинская, которая вела историю то ли до, то ли после Селезнёвой. (Логично предположить, что после.) Но почему-то больше отложился в памяти Сан Саныч.

Однажды он организовал нам поход. Поход, насыщенный развлечениями. Например, мы поразвлекались с переправой через какой-то ручей. Сан Саныч из интереса попытался переправиться по деревьям, забрался на высоту порядка 3-4 метров и оттуда смачно шлёпнулся в воду. Кажется, ветка не выдержала его веса, хотя этот вес был весьма умеренный.

Вадик Перетрухин чуть позже прокомментировал это событие примерно так: «На самом деле он [Сан Саныч] не упал в наших глазах, а, наоборот, возвысился».

Вообще-то Сан Санычу, при всей его любви к предмету, явно не хватало жёсткости в преподавательской деятельности. И многие ученики этим злоупотребляли. Как мне рассказывали товарищи в другом классе, он однажды не выдержал и чуть ли не всему классу поставил в журнал двойки за невыполненное домашнее задание. Но это было для него настолько морально тяжело, что он чуть не расплакался!

Когда мы закончили 9 класс, у меня возникли серьёзные финансовые проблемы. Мне надо было отправить домой вещи, но не хватало денег. Я тогда набрался наглости и обратился к Сан Санычу с просьбой одолжить рубль. Просьба была выполнена.

Однако, на следующий учебный он уже не работал в интернате. Так что рубль я передал ему через его жену.

В связи с моей попыткой написать про Селёзнёва всплыли интересные нюансы. 1) Лично я почему-то не помнил, что он был учителем в нашем классе. (Эх, старость!) Но это вспомнил далеко не один человек.  2) Появились разные версии времени его увольнения. Я-то помнил, что в начале нашего 10 класса он уже не работал в интернате. Хотя, согласно моим всплывшим архивам, упомянутый поход состоялся в сентябре 1978 года — как раз начало нашего 10 класса! А Виталий Подобедов помнит, что Сан Саныч тогда ещё работал и как минимум в начале сентября продолжал вести у нас уроки. (Это явно противоречит истории с одолженным рублём. Да, странно.)  3) Появились разные предположения о том, был у нас предмет «литература» (без предмета «русский язык») или же объединённый предмет «русский язык и литература». Помню, что за сочинение классически ставились две оценки — за литературу и за русский. Но насчёт названия предмета — версии всё-таки расходятся.

Мои одноклассники выдали следующие утверждения про Сан Саныча: он и сводил нас на фильм «Неоконченная пьеса для механического пианино», и читал нам «Мастера и Маргариту» по вечерам, и ставил классическую музыку, и разбирал «451 градус по Фаренгейту» Брэдбери, и устроил выставку иллюстраций к «Мастеру и Маргарите»… Тут моя собственная память оказалась намного хуже.

 

М.С. Веденеева.

«Заходя в кабинет химии, мы ощущали лёгкий мандраж…»  Уже не вспомню автора этой фразы, но вполне с ней (фразой) согласен. Марина Сергеевна была женщиной весьма своеобразной. Я бы сказал, эмоциональной и непредсказуемой. Вполне могла устроить «переход на личности». Объясняя, почему был когда-то изменён состав спичечной головки, выдала примерно такую трактовку: «Вот, например, Ирка (моя одноклассница Ира Горелова — А.Ш.) расстроится из-за чего-нибудь, наскоблит себе в стакан с водой этих спичечных головок и выпьет! А чтобы они не были такими опасными для организма, состав изменили.»

В другом классе (на год младше нас) был ученик Аслан Дзодзиков. Марина Сергеевна, по слухам, вызывала его к доске примерно так: «Додзиков! Дзодиков! Тьфу, сатана рогатая, иди к доске!»  Ученики старались относиться к подобным высказываниям философски. В том числе не реагировать болезненно на ругательство «Ангидрид твою перекись!»

Лично у меня органическая химия переваривалась явно хуже неорганической. И за 10 класс была однозначная тройка. Но произошло маленькое чудо. На выпускном экзамене по химии… наверное, попались несложные вопросы… я отвечал вроде бы на твёрдую четвёрку. Причём отвечал более-менее уверенно, так что состоящие в экзаменационной комиссии две учительницы, весьма далёкие от химии, решили, что заслуживаю пятёрку. Марина Сергеевна, будучи профессионалом, конечно же, видела, что это не пятёрочный, а четвёрочный ответ, и честно поставила от себя четвёрку. Но! она почему-то не стала вступать в спор с коллегами, и за экзамен у меня вышла пятёрка (среднее арифметическое по трём выставленным оценкам было, конечно, ближе к пяти). И в результате в аттестат пошла не очень заслуженная четвёрка.

 

В.С. Лагутенко.

Вера Сергеевна вела у нас литературу в 10 классе. Ранее я уже упоминал про неё. В частности, упомянул, что она представила Визбора как своего однокашника.

Лично я тогда, увы, совсем не дружил с литературой. Зачастую моя оценка за сочинение выглядела как «2/4», т.е. двойка за литературу и четвёрка за русский язык. И тяжело было настраиваться на сочинения, заданные на дом. Вспоминаю курьёзную ситуацию: затянул с написанием сочинения до последнего вечера (уже позднего), и не придумал ничего лучшего, как спрятаться на ночь в учебном корпусе (поскольку в спальных корпусах в 23 часа свет отрубался), чтобы всё-таки выполнить домашнее задание. Спрятался конкретно в женском душе. Не потому, что был каким-то маньяком-извращенцем, а потому, что в мужском было менее комфортно. И написал-таки сочинение. А потом, часа в два ночи, прошмыгнул по-наглому мимо дежурного учителя и отправился спать. Наверное, получил тогда максимальную для себя оценку по литературе — тройку.

Маленькое примечание. В те времена душевые (мужская и женская) имелись только в учебном корпусе. В спальных корпусах такой «роскоши» не было.

Профессиональный уровень Веры Сергеевны не вызывал сомнений. Так же, как и её любовь к своему предмету. Однажды Вадик Перетрухин позаимствовал для одного из своих сочинений фразу какого-то литературного критика. И получил в тетради примерно такую запись, сделанную красной пастой: «Если цитируешь <фамилия критика>, то эту цитату следует заключать в кавычки». Он был немножко удивлён кругозором учительницы.

Но возникали и некоторые нюансы. Дима Моторов как-то в сердцах произнёс: «Никогда больше не буду писать то, что думаю! Верочка полчаса объясняла мне, почему я не прав!»

Ещё интересное воспоминание на тему В.С. и Перетрухина. Вадик вообще был разносторонней личностью. Вера Сергеевна выдала про него однажды такую фразу: «Перетрухин пишет прекрасные сочинения, и я никак не ожидала, что он ещё, оказывается, прекрасно играет в футбол!»

 

В. А. Грингауз.

Наверное, Виталий Андреевич вёл физику в каком-то классе. Но попутно вроде именно он вёл спецкурсы «Астрономия» и «Астрофизика», которые я посещал. Кстати, официально в программе нашей школы астрономии не было, но желающие вполне могли получить соответствующие знания факультативно. У Грингауза была какая-то, как мне казалось, особенная доброжелательность к собеседнику.

Помню, в какой-то вечер мы смотрели в телескоп на спутники Юпитера. Помню, он делился впечатлениями от командировки на Камчатку.

Но в большей степени у меня отложились два конкретных события.

Первое. Мы (он и ученики) сидели в каком-то кабинете, и один из учеников обратился с просьбой: «Виталий Андреевич, опровергните, пожалуйста, вот такую модель вечного двигателя!»  Идея того вечного двигателя заключалась примерно в следующем. Пространство разделено плоскостью на две части, и в этих частях диэлектрики, но с РАЗНЫМИ диэлектрическими проницаемостями. Для определённости: в левой части диэлектрическая проницаемость меньше, в правой — больше. В левую часть помещаем два одноимённых точечных заряда (отрезок, соединяющий заряды, параллелен плоскости, разделяющей полупространства) и увеличиваем расстояние между ними, получая механическую работу. Затем, не меняя расстояния между зарядами и их ориентацию, переносим их в правую часть (на этот перенос работа не затрачивается), где сближаем их, затрачивая уже меньшую работу вследствие меньшей кулоновской силы в правом полупространстве. Далее перенос зарядов обратно в левую часть, и всё повторяется. Чем не вечный двигатель?!  Грингауз улыбнулся (выше я упомянул про улыбку Юносова, а тут можно задействовать словосочетание «улыбка Грингауза») и объяснил: «Да, так оно и получается, кроме одного момента: при пересечении этими зарядами границы придётся как раз-таки совершить работу, которая и сведёт на нет кажущуюся выгоду». Я как-то впечатлился таким простым и, казалось бы, исчерпывающим объяснением. Хотя много лет спустя вернулся к этой задаче и осознал, что оно не является исчерпывающим. Ведь формула закона Кулона с учётом диэлектрика подразумевает, что диэлектрик именно с такой диэлектрической проницаемостью заполняет всё пространство. Ну, в теории — всё пространство, а на практике — расстояние от точечных зарядов до границ этого диэлектрика должно быть много больше расстояния между зарядами (хотя тут тоже имеются некоторые нюансы). Но если соизмеримо с расстоянием между зарядами, тогда возникают всякие «фокусы». Которые, в частности, вполне могут помешать реализации такого вечного двигателя.

Второе. Виталий Андреевич умер в июне 1978-го. Желающие могли поехать на прощание с ним в крематорий. Разумеется, никого не заставляли ехать. Но и не запрещали. Я тоже поехал, поскольку этот человек казался мне духовно близок. И я переживал из-за его потери.

 

Д. Моторов.

Нестандартность Диминого мышления проявилась ещё в 8-ом классе. Мы оба приняли участие в районной олимпиаде по физике. Я тогда занял первое место, а Дима — третье. Но почему только третье?! Ему не засчитали одну из задач. До сих пор помню её условие: «Проводник разрЕзали на N равных частей, после чего эти части соединили параллельно. Сопротивление получившегося соединения оказалось в 49 раз меньше, чем у исходного проводника. Чему равно N?»  Казалось бы, задачка решается устно! Но! маленький нюанс: в условии не говорится, что проводник был разрезан именно поперёк. И Дима почему-то разрЕзал его вдоль. После чего получил, что сопротивление такого вот соединения должно быть в точности равно сопротивлению исходного проводника! Однако проверяющие не оценили оригинальности решения.

Через 30 лет после окончания интерната я встретился с ТЕМИ (горьковскими) бывшими одноклассниками и в, частности, узнал, что ещё живёт среди них предание о нестандартном способе решения задачи о проводнике, разрезанном на N частей.

Ещё в 8 классе я узнавал от Димы новое для себя в литературном мире. Что-то по его наводке брал в читальном зале (если книгу/журнал не выдавали в абонементе), что-то брал из домашней библиотеки Моторовых. Именно благодаря ему познакомился и со Стругацкими, и с Булгаковым, и с некоторыми другими авторами.

Хотя у него, действительно, проявлялось порой весьма оригинальное мышление, нередко возникали моменты, когда у нас прямо-таки совпадали мысли по какому-нибудь вопросу. И Дима как-то пошутил: «У дураков мысли сходятся!»  Позже он не раз употреблял эту фразу, но в укороченном виде: «Мысли сходятся!»

Последний раз я виделся с Димой буквально за несколько месяцев до его смерти, когда ненадолго приехал в Нижний Новгород из Донецкой области. Он уже лежал. Но рядом с ним стоял компьютер (IBM AT-386, на тот момент ещё достаточно крутой), и Дима на этом компьютере решал какие-то задачи, мозги у него по-прежнему работали.

Ухаживали за ним его родители.

Будучи весьма способным в науке, Дима, похоже, был не очень-то способен к созданию семьи. И до конца своей непродолжительной жизни так и оставался холостяком.

 

Сначала у меня было намерение написать если не про всех, то как минимум про многих своих одноклассников — хотя бы лаконично. При том, что я до сих пор помню каждого из них. Но когда взялся, наконец, за 4-ю часть мемуаров, осознал, что затея почти обречена на провал. Потому что написать более-менее интересно про кого-либо из одноклассников, кроме Димы Моторова, я уже вряд ли смогу. А связанные с ними отдельные эпизоды уже упомянул в предыдущих частях. Как и эпизоды, связанные с нашей классной руководительницей. Которой я, кстати, очень признателен за пару экскурсий по интернату (последняя была всего несколько лет назад). И должен признать, что хотя у Раисы Александровны и у нас, учеников, порой возникали несовпадающие мнения по разным вопросам, всё-таки она, действительно, о нас заботилась. И на традиционных встречах в первую субботу декабря (пока эти встречи проходили в очном формате) мы тепло её приветствовали. И дружески общались — она немножко рассказывала о новостях интерната, мы — кратко о своих делах и успехах. А потом она возвращалась к своим новым подопечным. Для которых интернат — давно уже не интернат, а СУНЦ.

Так что, похоже, я ставлю точку в своих мемуарах. И благодарю всех за внимание.